Батюшка продолжает молитву, потом снова:
– Отрекаешься ли ты от сатаны?
И опять. Дым из кадила уже разошелся по всему тесному помещению махонькой церкви. У ме-ня закружилась голова, и все поплыло перед глазами.
Почему-то в памяти всплыл образ того толстого мужика из электрички. Он громко смеялся, вытирал жирными ладонями толстые губы с тараканьими усами и, довольный, хлопал себя по объемистому пузу. Потом он вдруг приблизил свое лицо к моему и заорал прямо в ухо, стараясь перекричать неожиданно громкий грохот электрички:
– Письмо я твоим родным отправил! Они за тебя не волнуются, для них у тебя все хорошо! А отсрочкой тебе не дадут воспользоваться, чай не ты первый такой умный. Так что даже не поднимай этот вопрос, понял? Знаю, что потом худо тебе с того будет, но так надо. Зацепка такая, понимаешь?
Я затряс головой. Ничего не понимаю.
– Надо так, вот что говорю! Слышишь?
– Не понял… не понял, говорю!
Тут мне на лоб с ощутимым шлепком опустился деревянный крест священника, и видение мужика из электрички рассеялось.
– Отрекаешься ли ты от сатаны?
– А? Уф… – я замотал головой. – Да, конечно отрекаюсь! На фиг он мне сдался!
Священник недовольно поморщился и побрызгал мне чем-то в лицо из небольшой миски. На удивление стало легче. Головокружение ушло, и вроде в помещении стало уже как-то не так душно, как в начале ритуала.
– Вставай, отрок, – батюшка был явно чем-то недоволен, – ступай. А я с твоим восприемником побеседую.
Ефим перекрестился. Он, оказывается, все это время стоял за моим правым плечом.
– Эта, святой отец… мне бы…
Священник недовольно поморщился:
– Ты что, латинской веры был, что ли? У нас на Руси говорят – батюшка. А святые отцы – они у латинян да лютеран всяких. Не наше это. И не твое, коли хочешь веру православную принять. Усек?
– Виноват! – блин, опять я глупость сморозил. Что ж у них тут все не как по телевизору показывали? Помню же, Аль Пачино в фильме «Крестный отец» говорил… или в другом каком-то? Запутался…
– Что хотел-то, отрок? – батюшка сделал нетерпеливый жест.
– Ничего, извините.
Он махнул рукой, крутанул меня за плечо и слегка подтолкнул в спину в сторону выхода.
Фомин стоял на улице и неспешно раскуривал трубку. Интересно, когда он выйти успел?
Через некоторое появился Ефим с задумчивым лицом. Фомин подал нам знак идти за ним, развернулся и широким шагом направился к станции, в отряд.
Мы чуть приотстали от ундер-офицера, и Ефим заговорил. Тихо, лишь чуть громче, чем скрип снега под нашими башмаками.
– Батюшка сказал, что в церковь тебе надо ходить каждую неделю. А то рискуешь одержимым стать. Что-то нехорошее имеет к тебе интерес, – произнес Ефим и быстро, размашисто перекрестился. Пару шагов прошли в молчании, после чего он продолжил: – Раз уж я стал твоим восприемником, ты теперь для меня особенный. Потому уж не обессудь – бить тебя буду чаще, чем остальных. Ведь если буду тебе поблажки давать, ундер тебя сам на лоскуты распустит, только повод дай. Так что смотри у меня. Если вдруг в артели нашей какая незадача будет – сначала буду бить тебя, потом разбираться. Ежели какая тяжелая работа – ты первый, кого пошлю. Сам напросился, теперь не жалуйся.
Он, наверное, так шутит. Какой вдруг – бить? За всю дорогу от Кексгольма никого из рекрутов не били. Ну так, разве что пару раз. Меня вон после той неудачной шутки да еще пару остолопов, когда сани из ямы вытаскивали. Так их же за дело, у них же руки из задницы…
– Это, как бишь его… Ефим! А скажи, сколько меня оглашенным держать будут и почему сразу крестить нельзя? Когда крещение-то?
– А крещение, брат, примешь после присяги. Потому как матушка-императрица указ такой издала: всякий иноверец, переходящий в веру православную, получает отсрочку от рекрутской повинности али вовсе очередь свою другому передает. Ну там еще есть всякое, по мелочи, вроде как податей нет на тот же срок и еще какие поблажки, но в том я не шибко разбираюсь. Но суть такова, что после той твоей шутки Фомин думает, что ты просто от службы государевой уклониться хочешь.
Вот это да! Отсрочка от армии? Ну и создал я себе репутацию! Сначала в драке сдачи не дал, теперь вот за уклониста считают… Отлично себя поставил, прям герой! Теперь, небось, всю службу буду выгребные ямы чистить! Кстати, а они тут у них есть, ямы-то? Мы-то всю дорогу по-большому все как-то в сугробы ходим да снегом подтираемся, уж извините за такую интимную подробность.
Ефим тем временем продолжил:
– Присягу примешь под мое поручительство. После крещения примешь повторно. Да и я повторно присягать буду, когда мне галуны капральские в полку дадут. Положено так – присягаешь заново тому роду войск, в какой идешь служить, потом при каждой смене чина на чин присягаешь, ну ты понял. Пока ты оглашенный, я твой восприемник. Вроде крестного получаюсь. Буду учить тебя молитвам и всему прочему, что православный знать должен. Осознал?
Я молча кивнул. Ефим одобрительно крякнул.
– Далее, смотри, какая штука выходит. С происхождением твоим, значит. Ребята шепчутся, что ты байстрюк. От кого-то из дворян нагулян да пристроен жить в теплое место. Потому и воспитание у тебя не крестьянское, и говор нездешний да чудной. Но потом что-то пошло не так, и вот ты в солдатах. Не вздумай подтверждать эту догадку ни словом, ни еще как. Понял? Потому как, опять же, Фомин решит, что поблажек требуешь или еще как уклониться хочешь. Служи как все, служи лучше всех. А если ты и правда от кого из благородных, если вдруг тебя родитель твой в гвардейцы приедет забирать – ты к его приезду должен быть справным солдатом. А не забитым замухрышкой каким. Усек?
– Так это, Ефим! Ты ж говорил, бить меня будешь! Как я смогу не быть забитым, если сам говорил, что бить будешь?
– А ты смоги. Надо смочь.
Да ну, он просто стращает, небось. Нормальный же мужик, и говорит спокойно. Хотя… с таким же спокойным выражением лица он мне тогда в лоб засветил. Вообще в лице не переменился…
За таким вот разговором у меня напрочь вылетело из головы видение мужика из электрички.
* * *
Этот бесконечный зимний поход по заснеженным просторам наконец-то закончился. Мы шли около двух недель. Все это время какой-либо бани не было, умывались снегом или холодной водой на постоялых дворах. Многие рекруты заболели. Человек двадцать оставили по дороге. Из тех, кто дошел до Луги, около половины надсадно кашляли.
Нас определили в часть города, которую можно было бы назвать военным городком. Длинные ряды деревянных ангаров, очень похожих на конюшни. Сейчас их использовали как казармы для рекрутов. Большая площадь – ее называли «плац» – для всяких торжественных построений и шагистики. Экзерции, если по-местному. А еще тут есть баня. Ну как – баня? Большое помещение, слегка теплое от одной печки, зато с кучей теплой воды, согретой в большом медном чане. Попариться в такой бане нельзя, но помыться теплой водой – можно.
