— Что ты собираешься предпринять? — спросил у матери Джонни. — Я-то надеялся, что к этому времени он заговорит, а получается… — И он сокрушенно покачал головой. Вероятность того, что в ближайшее время к Бобби вернется речь, была крайне невелика. Пять лет он молчал, а теперь, после смерти старшего брата, мальчик, казалось, ушел в себя еще глубже.
— Может быть, все еще образуется, — сказала Элис. — С мозгами у Бобби все в порядке, а не говорит он, потому что не хочет. Но если однажды у него появится что-то, чем ему будет необходимо поделиться с нами, возможно, он справится с собой.
Ей и в самом деле казалось, что самого Бобби вполне устраивает нынешнее положение вещей и неспособность общаться при помощи слов не причиняет ему никаких неудобств.
— Кто знает… — Джонни озабоченно потер лоб. — А что говорят врачи?
Элис задумалась. Конечно, она знала, что говорили врачи — психиатры и логопеды — по поводу Бобби, но сейчас вспомнить все подробности ей мешало радостное возбуждение. Она была счастлива от того, что снова может обсуждать с сыном волновавшую их обоих проблему. До того, как он погиб, они часто обсуждали, как помочь Бобби, но когда Джонни не стало, все прекратилось. Новое горе перевесило горе старое, Шарли была еще слишком мала, а Джим упорно отмалчивался, словно боялся приближаться к этой теме.
— Они сказали, что основные физиологические реакции у него в порядке. И детские психологи, и психиатры, с которыми мы консультировались, считают, что спешить пока не нужно, и я с ними согласна. Ты же сам помнишь — когда мы пробовали интенсивные методы обучения, Бобби только еще больше замыкался в себе. Пожалуй, лучшее, что мы можем сделать, это оставить его в покое. Если когда-нибудь Бобби захочет говорить, он заговорит, а если нет… — Элис опустила глаза. Она часто думала о том, каково будет Бобби на всю жизнь остаться инвалидом. Сейчас, когда рядом с ним была мать, он мог чувствовать себя в безопасности, но Элис хорошо понимала, что это не может продолжаться вечно. В конце концов, когда-нибудь ее не станет, и что тогда будет с ним?.. Конечно, когда Бобби станет старше, он уже не будет зависеть от нее так сильно, как сейчас, и все же… Слишком узок и беден был его ограниченный немотой мир, чтобы он мог быть счастлив в нем по-настоящему. Сумеет ли Бобби вырваться из своей тесной клетки? Пока же ни Джонни и никто другой так и не сумели отыскать дверцу, через которую Бобби мог бы выйти в большой и светлый мир нормальных людей и отношений.
— Что, если ты станешь ходить с ним на соревнования к Шарли? — предложил Джонни. — Когда-то ему нравилось ходить на мои матчи.
Это была неплохая мысль, и Элис одобрительно кивнула.
— Хорошо, попробую. Раньше Шарли стеснялась, что ее брат — немой, но теперь она стала старше. Надеюсь, она не будет возражать.
— Пусть только попробует, — проворчал Джонни, присаживаясь на краешек кухонного стола, на котором Элис раскатывала тесто для двух яблочных пирогов. — Кстати, почему пирогов — два? — поинтересовался он, с наслаждением вдыхая аромат свежеенарезанных яблок. Раньше он, бывало, таскал яблочные дольки буквально у нее из-под ножа, но теперь ему оставалось только принюхиваться к аппетитным запахам.
— Один пирог я хочу отнести Адамсам, — объяснила Элис. — Памела очень нам помогала — приходила сюда и готовила еду для Джима и детей, когда я лежала в больнице. Особенно в первое время — после того, как ты умер… — Тут Элис запнулась. То, что она только что сказала, поразило ее своей абсурдностью. «После того, как ты умер…» Она подняла глаза на Джонни, но он улыбался, и она улыбнулась тоже.
— Слава богу, мы одни, — сказала Элис. — Если кто-нибудь услышит, что я с тобой разговариваю, меня тут же упекут в сумасшедший дом.
— Но тебя ведь никто не слышал, так что все в порядке, — успокоил Джонни и посмотрел на часы. — Кстати, тебе не пора принимать лекарство?
— Пора. — Элис тоже посмотрела на часы и, поставив пирог в духовку, налила в стакан прописанную врачом суспензию. Она старалась пить лекарство точно по расписанию, четыре раза в день, хотя после возвращения из больницы чувствовала себя неплохо. Болезнь не просто отступила, с каждым днем Элис становилось лучше и лучше, и все это благодаря Джонни. Именно его возвращение помогло ей избавиться от груза горя и тоски, который чуть не в буквальном смысле согнул ее до земли, и теперь Элис казалось, что за несколько дней она разом сбросила лет двадцать. Теперь она не ходила, а летала и жалела только об одном — о том, что никто, кроме нее, не может видеть Джонни.
— Я бы сам отнес пирог к Адамсам, если бы мог, — сказал Джонни и, соскочив со стола, остановился у холодильника. — К сожалению, теперь это невозможно.
— Да ты бы напугал их до смерти! — пошутила Элис. — Твое возвращение само по себе чудо, а если ты появишься у них на пороге с горячим пирогом… Страшно подумать, что может прийти им в головы. — Она шутила, хотя сама еще не до конца свыклась с мыслью, что ее сын действительно вернулся. Понять или объяснить это было ей не под силу, оставалось только верить тому, что она видела, слышала и осязала. И Элис верила… старалась поверить.
— И все-таки объясни мне еще раз, почему, как ты думаешь, тебя вернули назад?
— Я уже говорил — чтобы доделать все, что осталось недоделанным, хотя, наверное, существуют другие причины, которых я не знаю. Я слышал, что подобные вещи случаются с теми, кто ушел слишком рано или слишком внезапно.
— Что же ты оставил недоделанным? Не закончил колледж?
Джонни усмехнулся:
— Если б все умершие молодыми юноши и девушки имели возможность вернуться, чтобы закончить образование, конкурс в наших колледжах и университетах подскочил бы раза в четыре. Нет, я имел в виду всех вас — тебя, папу, Бекки, Бобби и Шарлотту. Похоже, там, наверху, решили, что вам необходима моя помощь, и вот я здесь.
— Да, помощь нам была нужна… — Элис задумалась. Она понимала, что Джонни вернулся не навсегда, и все равно ее переполняло чувство благодарности за то, что ей было позволено снова увидеть сына, поговорить с ним. И каждая минута этого нежданного счастья согревала ее душу и придавала ей сил.
— Как тебе кажется, сколько времени тебе разрешат побыть с нами? — задала она давно мучивший ее вопрос.
— Столько, сколько мне понадобится, чтобы сделать мою работу, — ответил он.
— А в чем конкретно заключается твоя работа? — Джонни уже не раз объяснял ей, что должен «завершить недоделанное» и «привести все в порядок», но Элис никак не могла понять, как он это будет делать.
— Я и сам не знаю, — честно признался Джонни. — Возможно, я сам должен догадаться. Никаких точных указаний или инструкций они мне не дали.
Кто это — «они», Элис спросить не посмела. У Джонни не было ни крыльев, ни нимба над головой, он не взлетал под потолок и не проходил сквозь стены, чтобы попасть из одной комнаты в другую. Если он и исчезал, то делал это по возможности деликатно, чтобы не смущать мать. Держался Джонни точно так же, как раньше: торчал на кухне, сидел на столе, а по вечерам приходил к ней в комнату, чтобы поболтать и пожелать спокойной ночи. У него был тот же голос, те же жесты и тот же запах, и каждый раз, когда Элис прикасалась к его руке, обнимала или целовала в щеку, она ощущала исходящее от него живое тепло. Возвращение Джонни после смерти было лучшим подарком, о котором она не могла и помыслить, и Элис не представляла, как она сможет поблагодарить «их» за то, что они позволили ей побыть с сыном еще немного.
