Хуже собачек только кроты. Когда появляются те или другие, крысам остается спасаться бегством.
Парень сложил пальцы щепотью и повторил за мной крестообразное движение. Он не переставал меня удивлять. Иногда в том, что он делал, я подозревал насмешку, но, если даже так, он умел ее спрятать. Чтобы снова не разгулялась паранойя, я напомнил себе, что в любой момент могу вышвырнуть его из машины. Ну ладно, не в любой. Как выяснилось, от него все же есть польза, и притом немалая. Значит, посмотрим, кто над кем посмеется, когда закончится наш путь. Мне бы только добраться до берега, а там — прощай, пассажир. И плевать на его бабушку. Она мертва и уже вне игры. «Ты надеешься на это, но не уверен — вот в чем проблема, — подала голос Желчная Сучка. — И не забудь про Тень». Насчет Тени напоминать ни к чему — хрен про нее забудешь. Вон она — два черных паука у него в глазах. Ткут паутину — ловись, муха, ловись… На кой черт он мне нужен на моем острове? Несмотря на мучительно долгое воздержание, я все же предпочитаю женщин.
«Видели мы недавно, кого ты предпочитаешь», — опять вставила Желчная Сучка. Вот уж действительно сучка. Вроде ничего такого не сказала, а прозвучало как обвинение в некрофилии.
Это был не я.
«Это был ты. И тебе понравилось».
Ладно, понравилось. Ну и что дальше?
«А то, что не надо пудрить нам мозги», — поддержал Желчную Сучку Святоша-аллилуйщик.
Хорошо, что все позади.
«Ты думаешь? Хе-хе-хе».
Тогда не мешай мне радоваться жизни.
«Ну давай, радуйся», — разрешил голос Святоши-аллилуйщика. И пропал надолго.
* * *
Радоваться не получалось — во всяком случае, пока мы находились в пределах городской черты. Я не доверял кладбищенскому покою окраины, поскольку слишком хорошо помнил, чем закончился мой предыдущий визит в эти края. Уверенность в том, что худшее позади, могла обернуться большим и последним разочарованием. А мне теперь еще сильнее хотелось увидеть наяву потерянный рай для пузатых. И если сон минувшей ночи — не полный бред, то, как знать, не там ли сейчас обретается Санта — днем готовит себе жареные бананы и предается обжорству, а ночи коротает в благодарственных молитвах и искупает грехи, подрабатывая проводником в путеводных видениях.
Если же выяснится, что он почему-то бросил меня на дороге к острову и «на хрен ты мне там нужен» не было шуткой, то я его заранее прощаю. Он дал мне гораздо больше, чем я ему. И даже если кое-что он забрал с собой, когда исчез, то я, глупый неблагодарный щенок, с запозданием оценил доставшуюся мне жизнь и свет из прошлого, иногда озарявший мое одиночество. Да, Санта умел делиться светом.
* * *
Я вел машину на небольшой скорости и только поэтому не снес детский трехколесный велосипед, который выкатился из поперечного проулка. Обычный велосипед — тысячи таких ржавели под щедрым небом прекрасного нового мира равных возможностей, которые сводились, в основном, к возможности умереть. Странным было другое: никто не крутил педали, велосипедик двигался сам по себе, и при этом немного в гору. В поисках какой-нибудь естественной причины я включил воображение на всю катушку, но не родил ничего лучшего, чем ураганный ветер. Правда, легкий ветерок, который дул в то утро, ураганным никак не назовешь.
Я резко затормозил. Велосипед проехал перед самым бампером и остановился, ткнувшись колесом в бордюр. А потом кто-то тонким голосом позвал на помощь.
В каком-нибудь дурацком старом фильме, которых я в свое время насмотрелся предостаточно (пока еще хватало аккумуляторов и пока все это не потеряло смысл), благородный или просто тупой герой остановился бы, чтобы разобраться, в чем дело. Обязательно спас бы зрячего ребенка, а лучше длинноногую красотку от кровожадных кротов, собиравшихся выковырять ее чудные голубые глазки. Если не ошибаюсь, голос действительно был женский и доносился из проулка. Проблема предполагаемой красотки в том, что я не герой, а крыса. Поэтому я нажал на газ и с чистой совестью проехал мимо.
В переулке что-то было. Я успел заметить это краем глаза, хотя не собирался смотреть. Некоторые вещи лучше не видеть, даже если они выглядят безобидными, как зеркало. Но проулок, откуда выкатилась трехколесная приманка, был полностью — от тротуара до флюгеров над крышами — заполнен дрожащей желеобразной зеркальной массой, которая на долю секунды отразила «ауди», голову мальчишки за боковым стеклом, а в глубине — и меня самого. Отразила — и тут же начала вбирать в себя.
Мне следовало помнить: всякий, даже беглый, взгляд может быть опасен для смотрящего и чреват подчинением. Такова плата за благословенную способность видеть. И, кажется, пришло время платить. Мое изображение стремительно увеличивалось, словно с чудовищными искажениями отражалось в набегающей волне, которая поглощала здания и уничтожала всякую пропорциональность расстояний. Это было тошнотворно, хотя, казалось бы, что плохого может произойти, если после необъяснимого выверта большое окажется внутри малого? Если линии перестанут сходиться, нарушая перспективу? Если правое и левое поменяются местами? А если поменяются местами верх и низ?
Я ни черта не смыслил в физике и строении вещества, хоть и почитывал когда-то популярные книжки о науках, существовавших до меня, — но предполагал, что атомам, из которых состоит мое тело, не пошла бы на пользу смена ориентации путем зеркального обращения. Это игра не по правилам. Магия. Что я знал о ней? Почти ничего — возможно, к счастью. «Держитесь от нее в темноте», — посоветовал однажды нам с Сантой один крот, промышлявший тем, что показывал на улицах фокусы с картами, мелочью и шариками для пинг-понга. В искусстве манипулирования предметами он достиг совершенства и творил своими тонкими пальцами чудеса. Мы накормили его собаку-поводыря, тощую, как скелет. В качестве платы за представление он попросил нож, и Санта дал ему нож без всякой задней мысли. У нас на глазах крот перерезал себе горло и истек кровью. Собака осталась стеречь его труп. А может, свой ужин. У нее было три лапы, причем одна из них оканчивалась копытцем наподобие козьего.
«Это была не собака», — сказал Санта потом.
«А кто?»
Он только пожал плечами. Я и сейчас не знаю ответа. Магия, мать ее так.
* * *
Шлифуя покрышками асфальт и сжигая резину, «ауди» рвет с места и набирает скорость; стрелка спидометра переваливает за сотню. Мы уже далеко, когда жидкий сверкающий пузырь поглощает перекресток и раздувается до размеров небоскреба. В нем переливается яростное солнце, многократно увеличившее свой видимый размер. По сравнению с ним настоящее восходящее солнце кажется тусклой звездой.
Отражение выбрасывает нам вдогонку огненные копья своих лучей. Одно из них вонзается мне в затылок, и у меня меркнет в глазах, а обрывки мыслей превращаются в капли расплавленного свинца. На какое-то время я выпадаю из реальности, и машина становится неуправляемой. Вероятно, нас спасает то, что дорога идет по прямой, а расстояние, на котором эта штука действует убойно, уже преодолено. Мы отрываемся.
