Она пересекала комнату, направляясь к бару. Плавные движения, мягкие покачивания бедрами. У меня действительно в глотке пересохло. Она была босиком; длинный ворс мохнатого белого ковра ласкал ее маленькие розовые ступни. Положив оба пистолета на каминную полку, она принялась смешивать коктейль.
Я жадно следил за каждым ее движением и уже почти не замечал интерьера, служившего ей обрамлением, в котором она выглядела такой домашней и в то же время исполненной достоинства. Все в ее доме заставляло забыть о продолжавшейся снаружи войне… даже оружие, которое в любом случае оставалось необходимостью — мало ли кого занесет нелегкая на Черную Милю. От этой женщины исходила спокойная уверенность в своем превосходстве. Она умела защитить себя и сохраняла нездешнюю безмятежность.
Легкая улыбка у нее на губах. Движение, которым она отбросила назад длинные волосы. Приглашающий жест — мимолетный и более чем красноречивый. Я уселся в одно из кожаных кресел. Она принесла два высоких стакана, наполненных на четверть, протянула один мне и устроилась в другом кресле. На расстоянии вытянутой руки. Такая близкая. Такая далекая. Приподняла свой стакан:
— За встречу.
Я почти не почувствовал вкуса коктейля, пребывая в откровенном и до боли в паху нестерпимом ожидании другого вкуса — ее кожи и губ. Она смотрела на меня с улыбкой, приподняв подбородок. Я не мог решить, следует ли расценивать это как вызов. Я не имел понятия, о чем говорить с женщиной в такой обстановке. Сколько раз я мечтал о подобном подарке судьбы и, конечно же, неизменно примерял на себя роль спасителя! Попадись она мне во время обычной вылазки, я бы знал, что с ней делать (да и то не факт — она была зрячей, и это все меняло). А тут сидел дурак дураком. Жалея, что слишком быстро осушил стакан. Подыскивая, чем бы заполнить мучительную для меня паузу. Гадая, слышит ли она, как кровь бешено шумит во всем моем теле.
Она пила маленькими глоточками. Ей было некуда спешить. У меня в голове крутились десятки бесполезных слов, которые здесь и сейчас ничего не стоили. О своем нелепом предложении что-то там обсудить я уже благополучно забыл. Она оказалась таким сильным магнитом, что даже океанский берег и остров утратили свою притягательность. Только одно имело значение: как долго она позволит мне оставаться ее гостем.
Кажется, она все понимала без слов. Встала, включила ламповый радиоприемник с круглой шкалой и зеленым глазком, который засиял теплым светом. Я ожидал в лучшем случае треска атмосферных помех. Но через несколько секунд раздалась тихая музыка. Я не мог вспомнить, когда в последний раз слышал музыку. Вероятно, во сне. В одном из тех сновидений, когда проживаешь чужую жизнь, не понимая потом, откуда оно взялось, никак не связанное с прошлым, которое помнишь. А визгливые упражнения Санты на губной гармошке я бы музыкой не назвал. И вот по радио звучал целый оркестр. Я даже не знал названий большинства инструментов. Станция в эфире — это было запредельно.
— Ты голоден? Приготовить тебе что-нибудь?
Вопросы застали меня врасплох. Я ничего не понимал в предвкушении. И коктейль не способствовал тому, чтобы почувствовать себя свободнее. Наверное, в этом и заключается пресловутое женское коварство — не замечаешь, что уже лишился свободы.
Хрипло выдавил из себя:
— Нет.
«Грубый отказ, — прошипела Желчная Сучка. — Где твои манеры, болван?» Иди к черту, стерва! «Пусть приготовит, соглашайся, — заныл Крысяра. — Пожрали бы заодно…» Давно тебя не слышали, ублюдок. Потерпи, нажрешься в другой раз.
Мой голод совсем другого рода. Чтобы утолить его, достаточно вытащить нож, который все еще при мне. И думаю, это не было для нее секретом. Пистолеты, впрочем, по-прежнему лежали на виду. Мне потребовалось бы меньше секунды, чтобы схватить любой. Ловушка с умыслом — оставить гостю возможность проявить себя. Выпустить зверя. Но нет. Изнасиловать ее — это было еще более немыслимо, чем услышать радиопередачу из другого, погибшего мира.
Женщина подошла и положила ладонь мне на лоб. Время рассыпалось в золотистую пыль. Пыль парила в воздухе, закручивалась в миниатюрные смерчи, спирали и восьмерки. Искрами вспыхивала на ее длинных ресницах. И верилось, что эта пыль никогда не осядет и не станет прахом.
Прохлада ее ладони… Смоченный родниковой водой платок в жаркий летний день… Тепло ее ладони… Согревающее объятие долгой зимней ночью… Ее зеленые глаза… Весна, звезды, голоса птиц, сумерки, реки, мерцающие сны… И где-то там, среди всего этого, в недоступной глубине, — мое отражение… Пленник чужого взгляда… Гость в чужой темноте… А как же мальчишка?.. Ш-ш-ш… Что может случиться с мальчишкой?.. Он спит и видит свои сны…
— Долго же ты добирался сюда, — прошептала она мне на ухо.
На языке крутился вопрос, но я решил ни о чем не спрашивать, чтобы не испортить этот вечер. Все казалось таким хрупким — и прежде всего покой и ощущение бесконечности у меня внутри.
— Пойдем, — сказала она.
Я вышел вслед за ней в полутемный коридор. На стенах висели какие-то гравюры — подробностей я не разглядел. Не до гравюр мне было. Мы миновали приоткрытую дверь, за которой я мельком увидел кровать и зеркала. Кровать! Зеркала!!! Поворот. Еще одна дверь, на этот раз закрытая. Очередной поворот. Странно. Снаружи коттедж казался гораздо меньше. Но разве это не относится к любой постройке?
В просторной душевой было одно маленькое узкое окно с непрозрачным стеклом. Кабина занимала четверть помещения. Здесь было чисто и сухо. Женщина включила воду.
Я разделся, каждой клеткой ощущая ее присутствие за спиной. От возбуждения было трудно двигаться. Бросил снятую одежду и сапоги на пол. Я был грязен и сам себе противен. Но это поправимо. А как насчет нее? Что хуже — отвращение или насмешка? Еще сочтет меня девственником…
Я стал под секущие струи. Из-за шума воды ничего не слышал. Потом ощутил ее ладони у себя на плечах. Повернулся и потянулся к ней. Руки подло дрожали. Она выскользнула из промокшего халата. Одновременно с поцелуем погладила мою щетину.
— Тихо, тихо. Теперь тебе некуда спешить.
Скажи это ему. Я кончил еще до того, как она успела дважды провести по нему сверху вниз и обратно разомкнутым колечком из пальцев. На пике нестерпимой ласки я наконец почувствовал вкус и аромат женщины, не вдыхая их, а поглощая кожей. Это действовало с сокрушительной силой, взрывавшейся в недоступной рассудку глубине.
Кипящая темнота перед глазами.
Невинная репетиция смерти.
Нисхождение тишины в потоке воды.
И неизбежное ощущение утраты.
* * *
Я медленно остываю, завернутый в полотенце, будто в саван. А потом мы уже в постели, в той самой комнате с зеркалами. Надолго замираем, идеально подогнанные, вложенные друг в друга. Теперь только нежность и разделенное одиночество. Ее губы, скользящие по моей шее. Тело в моих объятиях. Слишком живое, чтобы все это было правдой.
Зеркала повсюду — на потолке, на стенах, на полу. Даже окно заставлено зеркальным стеклом. Это похоже на маниакальную попытку удержать внутри убегающий свет. Зеркала охраняют нас, спрятавшихся от всего мира. Может, это и есть настоящий остров, попасть на который я стремился так долго и упорно? Не кусок суши, окруженный водой, а жизнь в изоляции от вездесущего зла, надежно защищенная, согретая взаимной заботой и любовью? Нет ответа. Зеркала ждут — немые свидетели, погруженные в темноту.
