«Ауди» догорает, и пора позаботиться о том, чтобы остаток ночи не превратился в остаток жизни. Трогаю лежащего рядом парня за плечо. Сразу понимаю: что-то не так. Он с трудом поднимает голову. Впервые вижу гримасу на его лице. Оно искажено болью. Этого не может скрыть даже Тень.
Ранен. Правая штанина в крови. Совсем плохо. Вряд ли сможет идти. Тем не менее пытается встать. Секунду держит равновесие на левой ноге, затем со стоном валится на камни. Стиснув зубы, делает новую попытку. Я догадываюсь, почему он не жалеет себя и готов терпеть лютую боль. Думает, я тоже его не пожалею и, если сочту безнадежным, в ту же секунду брошу здесь на съедение кротам. Правильно думает. Я так и сделаю. А чего он ждал от крысы?
Но не сегодня, парень, не сегодня. У меня подозрение, что твое клятое домино нам еще пригодится.
Тащу его на себе вверх по склону. Другого пути к отступлению твари не оставили. Будь я при здоровье, мальчишка показался бы не тяжелее туго набитого рюкзака, однако после той незабываемой ночи в «Дроздах» чувствую себя глиняной куклой, которая разваливается на части. Особенно сейчас. Меня качает из стороны в сторону. Почва колышется под ногами, будто ступаю по плывущим бревнам. Резиновый воздух забивает глотку. Мне позарез нужна хотя бы минутная передышка.
Опускаю парня на землю. Он без сознания. Потерял много крови и продолжает терять. Вполне возможно, что вытаскивать его — напрасная трата времени и сил, но за мной должок, и я не забываю об этом ни на секунду. Почему-то очень важно расплатиться. Настолько важно, что я пытаюсь перевязать мальчишке ногу. До сих пор мне приходилось перевязывать только самого себя. Ну, еще связывать тварей — либо ради удовольствия, либо ради того, чтобы выбить из них информацию. Так что получается хреново. Обе руки в крови. От непрерывного шума в ушах я сделался легкой добычей. И появление крота застает меня врасплох.
Пока нащупываю ствол, он стреляет первым. Очередь проходит в нескольких сантиметрах над головой. У него был бы только один шанс… если бы не скользкая от крови рукоятка моего пистолета. Промахиваюсь. Вижу рыло автомата, направленное прямо мне в лоб. Плесенью растекаюсь по камням, но недостаточно быстро, и вторая очередь меня задевает. Ощущаю что-то вроде двойного удара плетью — по черепу и в плечо. Развернувшись, стреляю дважды. Крот падает с пулей в кишках. Мне не сразу удается подняться. Похоже, контузия. Могло быть хуже, но кто сказал, что худшее позади? Темнеет в глазах, да и «снаружи» становится темновато: дорогу застилает черный дым от горящих покрышек.
Твари совсем близко. Осмелели и обнаглели. Вижу силуэты, мелькающие между деревьями на фоне скал. Не успеваю прицеливаться. Каждое движение дается с трудом, будто я погружен в прозрачную вязкую жидкость. Стрельба по ускользающим теням — привычный сюжет из дурного сна. Пули уходят в серое «молоко», рикошетят от камней. В обойме кончаются патроны. Перезарядка растягивается на несколько секунд; кажется, никогда не делал это так медленно. Тут меня накрывает перекрестным огнем. Становится не до мальчишки. Извини, старуха Ночь, не довез и не уберег… Откинувшись на спину, жду конца.
А он не приходит. Осознаю, что бьют выше, и при этом кто-то стреляет трассерами. Кротам все равно чем заряжать, а для меня — прощальный салют, красиво до чертиков. Словно метеорный дождь из сложенного вчетверо неба… в полуметре надо мной. Ползти некуда, свинец летит с трех сторон. Самое время молиться Богу, стволам, костяшкам домино. У какой еще силы — или, может, у собственного бессилия — выпрашивать то, чего не заслужил? Парню проще — он уже без сознания; умрет, ничего не почувствовав. «Нашел чему завидовать», — презрительно шепчет Заноза В Заднице. Я и не знал, что это зависть. Думал, это уважение к смерти за проявленную деликатность. «Ну, тебе это не светит. И вообще, забудь про свет».
Надвигается чья-то туша. Удар по голове превращает меня в слепого щенка. Но рефлексы не утрачены, есть возможность двигаться. Упираю ствол в мякоть. Нажимаю на спуск. Одновременно другой рукой достаю нож. Бью наугад. Задыхаюсь, придавленный мертвеющим телом. Чужая кровь выплескивается прямо в лицо. Течет по волосам. Слизняками вползает в уши. Глохну окончательно. Красным окрашена даже темнота, в которой я затаился.
Здесь довольно уютно. Будто зажат среди мягких багровых стен. Мимолетное видение — как предчувствие будущего. Упираюсь в стену лбом. Слишком упругая; голову не расшибешь даже при сильном желании… Нет, оказывается, все не так — это не стена, а чьи-то руки. Чужие ладони на моих глазах. В памяти на миг возникает картинка с открытки. Что-то зловещее в мирной сценке. Безликие фигуры — то ли в балахонах, то ли в саванах. Добровольная слепота. Покорность. Готовность плясать под чужую дудку. Игра «Угадай, кто пришел». Угадать нетрудно: пришедший-то с запашком. Пахнет покойником, пролежавшим пару дней на солнце. Меня выворачивает.
Чтобы не захлебнуться, извиваюсь, словно червь под сапогом. Наконец освобождаюсь. Жадно глотаю пропитанный гарью воздух. В глазах по-прежнему липкий пурпурный туман. Как будто у крови тоже есть Тень и она защищает меня от чего-то худшего. Может, от будущего…
Все заканчивается ударом в затылок. С хрустом обрушивается темнота, в которой нет ничего. Никаких звуков, никакой боли, никаких иллюзий. И меня тоже нет.
Часть вторая. Adagio
Блок D
Не стесняйся, крошка, — пугает темнота?
Потреплемся немножко, глядя в небеса.
Всё будет хорошо — вне всякого сомнения.
Полезай в мешок, очистим поле зрения.
Группа «ZZ Top». «Спальный мешок»
13
— Очухался? — спросил голос.
Для разнообразия этот не принадлежал к сонму моих старых знакомых — игравших привычные роли, наделенных характерным тембром и говоривших исключительно со мной (что, по мнению Санты, свидетельствовало о нереализованной детской потребности в общении со сверстниками). Спросил, кстати, не у меня.
— Кажется, не совсем. Сейчас я ему помогу.
Другой голос. Женский. Я так редко слышал женские голоса (если не считать Желчной Сучки), что даже разобрало любопытство, кто это хочет мне помочь. Попытался продрать глаза. Не получилось. Такое ощущение, будто веки зашиты. Стало страшно до паралича дыхания — а вдруг действительно зашиты? Твари способны и на более изощренные пытки ради удовлетворения своей маниакальной жажды мщения.
Несколько сильных пощечин окончательно привели меня в чувство, и чувство это было чрезвычайно неприятным. Физическая беспомощность, неспособность к сопротивлению, отвращение к себе. Если раньше я был насквозь пропитан болезнью, по самую макушку залит расплавленным свинцом и безнадежно заторможен, то теперь казалось, что все мои кости переломаны и месиво из острых обломков и разорванного мяса зашито в окровавленный затвердевший мешок.
Но едва я начал шевелиться, выяснилось, что кости целы. А вскоре после того, как кто-то плеснул мне в лицо водой, удалось разлепить веки. Не до конца, правда, — сверху и снизу поле зрения было ограничено наплывами опухшей кожи.
