Я прикинул, каких усилий и боли будет стоить мне попытка прояснить ситуацию (причем наверняка тщетная), и пока отказался от этого намерения. Уловив, что вопроса не последует, незнакомец направился к двери.
— Пойдемте, сестра Анна, — промурлыкал он по пути. — Нашему новому брату нужно как следует отдохнуть.
Грудастая сестра взяла керосиновую лампу и удалилась вслед за ним. На ногах у нее были белые кеды огромного размера, издававшие при каждом соприкосновении с полом противное попискивание. Этот едва слышный звук надолго врезался мне в память и в дальнейшем неоднократно служил сигналом тревоги. А тревожиться было о чем. Я еще не знал, что представляет собой «ковчег», но совсем не удивился, когда услышал, как вставленный снаружи ключ дважды провернулся в замочной скважине.
14
Если находишься в положении, которого не можешь изменить, и одолевают навязчивые внутренние голоса, предающиеся самобичеванию, единственный способ избавиться от них — потерять сознание. И я его потерял.
Из черной ямы меня вытащил звук — попискивание кед Анны Гнусен. На этот раз мне удалось сравнительно быстро расклеить веки. Она приближалась ко мне с лампой в руке. Ее сопровождала молоденькая девушка, державшая перед собой дымящуюся тарелку. На керамическом лице старшей сестры уже играла улыбка, будто она заготовила ее заранее. Девушка была сосредоточена на содержимом тарелки и прилагала максимум стараний, чтобы не обжечься.
Я бросил взгляд в окно. Там повисли сумерки. Ворона сделалась почти неразличимой, только темный силуэт рыскал туда-сюда под ударами ветра.
— Как насчет бульона? — бодрым тоном осведомилась старшая сестра. Я попытался разглядеть, что написано на бэдже у девушки. Не Амелия, а Лора. Ну да, Амелия «занималась» мальчишкой. Лора была просто сестра. Довольно симпатичная. Собранные в «хвост» волосы. Тонкое личико, тонкая фигурка. Она носила сапоги на низком каблуке, которые, слава тебе господи, не пищали.
Голода я не испытывал, и, кажется, это было плохим признаком. В более благоприятных обстоятельствах юная зрячая сучка наверняка вызвала бы у меня зверский аппетит, правда, иного рода. Между тем Лора искала, куда бы поставить тарелку с горячим варевом.
— Давай-ка сядем, — скомандовала Анна Гнусен. До сих пор тоном, не допускающим возражений, со мной говорил разве что Санта. Ну, еще Засевший В Печенках, но его я в таких случаях посылал подальше.
Сильная бабенка, заметил я себе, когда ее руки перевели меня в сидячее положение без моего содействия. Боль была адская, однако я не издал ни звука.
В течение нескольких секунд меня занимал вопрос, насколько серьезно я ранен. Отчетливо запомнились два попадания — в голову и в плечо. Это не считая ударов. Левый рукав был отрезан, рука перебинтована выше локтя. Я мог ею двигать, значит, всего лишь царапнуло. Кроме того, не покидало ощущение, что голова пропилена и рана затем присыпана солью. Чуть левее макушки пуля пропахала борозду, которая прощупывалась через тонкую повязку. Я решил, что это ранение также поверхностное. Итак, дешево отделался. «Дуракам везет», — прокомментировала Желчная Сучка. Надеюсь, умненьким стервам везет не меньше.
Сестра Лора поставила тарелку на топчан, зачерпнула полную ложку и поднесла мне ко рту. Я посмотрел ей в глаза и снова поймал себя на том, что испытываю среди зрячих доселе незнакомый дискомфорт. Меньше всего мне хотелось быть объектом постоянного внимания и наблюдения. Две сестры — уже слишком много свидетелей, но, казалось, их гораздо больше, будто за мной следят отовсюду и каждое мое движение под контролем. Может быть, даже каждая мысль… Привычная паранойя заявила о себе по-новому. «Прими это с благодарностью, — смиренно посоветовал Святоша-аллилуйщик. — Господь посылает тебе предупреждение. Предупрежден — значит, вооружен».
Святоша часто преподносил прописные истины как откровения. Я предпочел бы другое оружие — то, которое можно взять в руки, — но смирился. А что еще оставалось? Контузия штука хоть и неприятная, но пока не сделала меня идиотом.
От близости молодого женского тела у меня в штанах зашевелился мой неугомонный друг, а вот это уже было хорошим признаком. Наверное, сестра Лора о чем-то таком догадалась, потому что слегка покраснела и отвела взгляд. Ее рука дрогнула; бульон пролился мне на куртку. Сестра Гнусен взгляда не отводила. Она будто пыталась прожечь меня насквозь своими неморгающими гляделками. Конечно, можно было и дальше прикидываться беспомощным — хотя бы в целях маскировки — и позволить Лоре кормить меня с ложечки, чтобы вдоволь насладиться ее возбуждающим ароматом, очаровательным смущением, а также возрастающей неприязнью старшей сестры, — но взыграла проклятая гордыня.
Я взял тарелку в руки и начал пить из нее. Со множеством неприятных и болезненных ощущений, расплескав половину, заставил себя выхлебать бульон. Вкуса почти не почувствовал. Прилива сил — тоже. И все время, пока я давился жирным варевом, старшая сестра не сводила с меня глаз, а Лора разглядывала рисунок на стене так внимательно, будто видела его впервые. На ее шейке трепетала голубоватая жилка. Я представил себе, что я впиваюсь в эту чистую нежную шейку губами, и у меня заныло в паху.
Когда тарелка опустела, Анна Гнусен подала знак, по которому Лора забрала посуду и удалилась, не наградив меня взглядом даже напоследок. Жаль, малышка, что тобой понукает эта недоенная корова. Моего друга тоже жаль. Со старшей сестрой ему ничего не светит. А впрочем… Я попытался представить себе Анну Гнусен без одежды. Ведь какая грудь, какие бедра!.. М-да, подействовало эффективнее ледяного душа. Даже аромат Лоры мгновенно выветрился из памяти. Ну что, может, тогда хотя бы побеседуем с пользой?
Я пошел на контакт.
— Что с мальчиком?
— Он без сознания.
— Выживет?
— Доктор Савлов и сестра Амелия делают все возможное.
Доктор Савлов — это, должно быть, улыбчивый красавчик. Ни он, ни сестра Гнусен не вызывали ни капли доверия. Да и не очень-то старались. Оставалось надеяться (как это ни смешно), что мальчишку все еще защищает Тень, — если, конечно, его от нее не избавили те же «заботливые» руки, которые избавили меня от моих стволов и часов.
— Я хочу его увидеть.
На лице старшей сестры появилось выражение, которое я интерпретировал как «ах ты, тварь неблагодарная».
— Брат, мне поручено заботиться о твоем здоровье, и я не уверена, что прогулка сейчас пойдет тебе на пользу.
— А я уверен, — сказал я, сдвигая задницу на край топчана и пытаясь достать ногами до пола.
Подозреваю, что с учетом моего тогдашнего состояния Анна Гнусен могла уложить меня обратно одним ударом в корпус. Честно говоря, хватило бы и шлепка увесистой ручонкой. И кажется, секунду или две она действительно боролась с искушением научить пациента послушанию. Однако хитрый доктор явно поручил ей не только присматривать за мной, но и по мере возможности прознать о моих намерениях.
