С кривым подобием улыбки она выдавила из себя согласие:
— Ну, давай попробуем.
Я неловко соскочил на пол, и острая боль в области живота скрутила меня пополам. Согнувшись в три погибели (неужели кому-то было недостаточно одной?), я кое-как восстановил дыхание, затем, улучив момент, убедился в отсутствии засапожных ножей. Движение моей руки не ускользнуло от зоркого глаза сестры Анны, и ее губы сделались еще тоньше, сжавшись в линию. Вероятно, она решила, что я опаснее, чем кажусь, и с той минуты держалась с особой настороженностью.
Я медленно разогнулся и заглянул себе под куртку. Причиной нестерпимой боли оказалась резаная рана, косо пересекавшая живот. Когда и при каких обстоятельствах я ее получил, оставалось для меня загадкой. Наспех зашитая и обильно смазанная йодом, она по крайней мере не кровоточила. Распоротая тем же лезвием кожаная куртка защитила мои кишки от гораздо больших неприятностей.
Я потащился к двери. Анна Гнусен следовала за мной в полушаге позади и слева — как бы под предлогом того, что мне в любой момент может понадобиться ее поддержка. Уверен, она и в самом деле была готова подхватить меня — или в случае чего сбить с ног. Лампа в левой руке не стала бы помехой; сестра отлично справилась бы одной правой.
Мы вышли в коридор. Тут Анна немного замешкалась, запирая дверь. Я еще подумал: а зачем? Нарисованная на полу белая линия начиналась возле торцевой стены. Эта стена, похоже, могла целиком сдвигаться по горизонтальным направляющим, открывая проем, в котором поместился бы грузовик. По сторонам коридора я насчитал с полдюжины одинаковых дверей, дальше сгущалась тьма.
Разгоняя ее, насколько позволял горящий фитиль, мы влачились вдоль белой линии. Огромная двухголовая тень скользила по низкому потолку, словно туча по небу. Размеренное попискивание резиновых подошв терзало мой слух. Мы миновали висевшую на стене схему эвакуации, которая более или менее соответствовала натуре. Чтобы не терять времени зря, я снова попытался добыть из сестры информацию.
— Доктор Савлов — это который…
— Он разговаривал с тобой, брат.
Одна догадка подтвердилась, только пользы от этого маловато.
— А кто такой Ной?
Сестре Гнусен явно задержалась с ответом. Запретная тема? Вряд ли, если речь о праведнике из старых толстых книжек с крестами.
— Ты задаешь слишком много вопросов. Когда доктор сочтет нужным, он тебе расскажет.
— Я так понимаю, что Ной — не доктор? — не унимался я.
Ее заклинило от моего чрезмерного любопытства. Я повернул голову и наткнулся на стеклянный взгляд, который давал понять, что дальнейшие расспросы касательно Ноя бесполезны. У меня руки зачесались — так мне не хватало моих стволов. Или хотя бы ножа.
Очередная дверь. Открыв ее, я очутился в поперечном, более широком коридоре. Здесь по полу, параллельно белой линии, тянулись еще две — желтая и зеленая. Я не поленился обернуться. На двери, которая только что закрылась за Анной Гнусен, имелась старая, сделанная при помощи трафарета, а теперь частично стершаяся надпись «Приемник-распределитель», под которой кто-то коряво нацарапал от руки: «Главный шлюз».
Старшая сестра схватила меня за локоть и направила влево. Кое в чем ее «опасения» оправдывались — прогулка давалась мне с большим трудом. Рана на животе начала кровоточить; уже сделалось липко в паху. Дальше пошла цепная реакция: я ощутил острую необходимость помочиться, о чем без обиняков сообщил сестре Анне. Это не добавило ей хорошего настроения, но она кивнула в знак того, что мое нескромное желание осуществимо. Пройдя шагов тридцать, мы свернули в узкий боковой коридор, который привел нас к двери с хорошо знакомым мне обозначением из двух букв.
Перед сортиром Анна недвусмысленно обнаружила намерение следовать за мной до конца. Вернее сказать, до писсуара. Я оценил ее преданность делу и готовность поддержать меня в трудную минуту, но все же предпочел бы остаться в одиночестве. Отнюдь не по причине излишней стеснительности.
— Эй, — сказал я, расстегивая зиппер на джинсах и вибрируя тазом от нетерпения, — подожди здесь.
— Ты уверен, что тебе не понадобится моя помощь? — вкрадчиво спросила старшая сестра. (Интересно, в чем бы могла заключаться помощь? Будь на ее месте сестра Лора, я уже сочинил бы несколько вариантов, один другого возбудительнее, но в тяжелом случае Анны Гнусен мое воображение по-прежнему буксовало.)
— Да, черт возьми! — Я не понимал, что в данный момент у нее на уме, а переполненный мочевой пузырь — плохой советчик. Дверь сортира не запиралась и даже не закрывалась как следует, зато свет от лампы падал через щель. Струя была темной от крови. Пока журчало, я изучал сантехнику и кабинку на предмет того, чем бы вооружиться. Сделать это быстро и бесшумно не представлялось возможным, и я воссоединился с Анной, испытывая некоторое разочарование.
Мы вернулись на тройную линию. По тем же нарисованным рельсам навстречу нам выкатился толстяк, который лампой не пользовался. Оказавшись на свету, он прищурился, осмотрел меня с ног до головы, замедлил шаг, затем остановился. У него была похожая на валун, лысая и не вполне симметричная голова, по-младенчески розовая кожа и короткопалые ручки. Он выглядел раздраженным и озабоченным, словно искал в темноте что-то или кого-то, а теперь вынужденно прервал поиски, от успеха которых многое зависело.
Тем не менее он был явно не прочь пообщаться. Поскольку, что касается информации, меня держали на голодном пайке, стоило принимать во внимание любые сведения, от кого бы они ни исходили. Тонким голоском толстяк проблеял:
— Так-так-так. Наш новый братец. Слухи разносятся быстро, не правда ли, сестра?
Анна Гнусен скорчила кислую мину, но все же неохотно подтвердила, что да, мол, — и братец новый, и слухи разносятся с необъяснимой быстротой. Толстяк придвинулся ко мне вплотную и многозначительно шепнул:
— Ворон видел?
Я кивнул. От него необычно пахло; даже мой не слишком чуткий нос различил, что сильный запах химикалий забивает некий крайне неприятный душок.
— Моя работа, — доверительно сообщил толстяк. — Здорово придумано, а? Даже Фройд одобрил. Всех делов-то — раз плюнуть, а этих отпугивает.
— Кротов? — уточнил я.
— При чем тут кроты! — внезапно разозлившись, толстяк начал кривить рожу и дергаться. Моя тупость вывела его из себя — почти в буквальном смысле. — Этих! — он энергично ткнул пальцем вверх.
— Птиц? — ляпнул я наугад. А получилось — назло.
Толстяк побагровел. Казалось, еще одно проявление моего слабоумия, и его хватит удар.
— Каких еще птиц, мать твою? — пробулькал он сдавленным шепотом и замотал головой из стороны в сторону, словно лошадь, отгоняющая мух.
— Пойдем, брат, пойдем, — заторопилась Анна Гнусен, словно опасалась наметившейся драки. Или того, что жирняга выболтает в приступе безумия.
