Чей-то тихий смешок выдергивает меня из оцепенения. В первое мгновение почудилось, что это парень наконец подал голос. Выразил удовлетворение тем, что его штучки с Черным Домино снова сработали. Но нет — смех донесся с большего расстояния. Не рискнул бы спорить на последний патрон, однако почти уверен, что смешок издал(а) двуликий(ая) Пинк Флойд.
Впрочем, я недолго теряюсь в догадках. Тишину нарушают другие звуки: металлический предмет катится по полу в мою сторону. Его сопровождает нарастающее шипение.
Газовая граната. Спасибо, что не осколочная. Значит, игра продолжается. Если красная линия — путь к Ною, то загонщики настойчиво заставляют двигаться по ней в глубь блока D. Мне это не нравится, но кто меня спрашивает? Ну и ладно. Все равно не собирался торчать здесь до бесконечности. Газ уже щиплет глаза. Появился еще один стимул — надо поберечь слизистую.
Бреду в полной темноте, налегая на кресло. Это даже не назовешь движением на ощупь, разве что парень выставил перед собой руки. Но я догадываюсь, чем заняты его руки. Перебирают костяшки, складывают их в одному ему ведомом порядке. А может, и он — всего лишь вроде приводного механизма? Если бы костяшки могли двигаться сами, никто из нас не был бы нужен. Проклятье! Опять вся надежда лишь на магию — как тогда, в подземелье под городским парком. Вот только… мне бы немного света.
— Эй! Зажигалка у тебя?
Сам вздрагиваю. Что-то витает в здешнем воздухе — что-то такое, отчего собственный хриплый шепот кажется чужим.
Мальчишка, конечно, не отзывается. Но я ощущаю его прикосновение — холод тонких пальцев, охвативших мое запястье. Знак остановиться? На всякий случай так и делаю.
Когда ты недвижим, мрак превращается в монолит. Начинаешь задыхаться, подавившись темнотой.
Отдаленное шипение прекращается. Теперь вообще ничего не слышно. Пустоты восприятия заполняются страхом. Если страх — только предчувствие, то впереди нас ждет нечто исключительное. Настолько исключительное, что я предпочел бы вернуться. Несмотря на газ, выедающий глаза, вооруженных «братьев» и неминуемую расплату за убийства…
Браслет из пальцев — единственное, что удерживает меня на месте. По тому как сильно и судорожно парень сжимает мою руку, можно понять, насколько ему страшно. Да, щенок, тут тебе не бабушкин подвал (Хотя что я знаю о бабушкином подвале? О снах, которые посещают в доме Матери Ночи? О том, что старуха нашептывала внуку в темноте?). Ждем непонятно чего, зацепившись друг за друга. Я — его обессилевшая скотинка; он — моя нерасшифрованная карта…
Наконец его хватка ослабевает. Пальцы проскальзывают в мою ладонь. Начинаю понемногу понимать этот язык прикосновений. Подставляю руку, и он вкладывает в нее костяшку домино. Чего ты теперь от меня хочешь? Спасибо за сувенир, но я просил зажигалку.
Провожу кончиками пальцев по поверхности костяшки, пытаясь нащупать и сосчитать лунки. Это не так-то просто; кожа огрубела и утратила чувствительность. Ногти обломаны, от них тоже мало толку.
Нет, сопляк, в тонких делах я тебе не помощник. Давай-ка сам. Ищу его руку в темноте, чтобы отдать костяшку. Еще одно соприкосновение: для меня вслепую, для него — не уверен. Снова чувствую себя кротом-менялой. Это поганое чувство обреченного быть обманутым. В том числе чужой добротой. Он мягко отстраняет мою руку. Щелкает пальцами. Чем чертовски напоминает мне Фройда во время «диспозиционального тестирования». Меня разбирает смех. Маленький доктор щелчками призывал быть внимательным. Если парень требует того же, то куда уж больше? Я — сплошное внимание. Восприятие обострено до предела. Темнота, мать ее, способствует.
«Ты проспорил», — сообщает Счастливчик Святоше-аллилуйщику. Эти двое впервые общаются между собой напрямую. Так, будто меня тут нет. Святоша признает: ну да, мол, проспорил. Соглашается заткнуться. Надолго? До конца.
«Ему нужен компас, болван», — подсказывает мне довольный Счастливчик, который за последний час избавился от двух конкурентов. Прощупываю карманы той рвани, которая прежде называлась курткой. Вряд ли после обыска в них найдется хоть что-нибудь. А если вдруг завалялось, значит, оставили намеренно, и тогда что это, как не попытка вовлечь в заранее придуманную игру? Но кто в состоянии просчитать ее на столько ходов вперед? Надеюсь, не хозяин ковчега. Может, Счастливчик поделится удачей?
Так и есть. Во внешнем боковом кармане обнаруживается небольшой твердый предмет. Размеры и форма соответствуют компасу. Осязаю трещину на крышке трещина, которой раньше не было. Вещь достаточно хрупкая, хватило бы одного удара, чтобы сломалась ось, отвалилась стрелка, помялась шкала. «Тест» в духе Савлова — подложить сломанный приборчик. И, ухмыляясь, наблюдать за потугами.
Вручаю эту штуковину мальчишке. Если ему пригодится — ради бога. Если нет, то компас и мне уже вряд ли понадобится. Про себя могу сказать, что, хоть я видел через окна конференц-зала, в какой стороне находилось солнце, это никак не помогает ориентироваться внутри блока D. В выборе дальнейшего пути придется целиком положиться на мальчишку. Что-то я начинаю привыкать к унизительной и опасной для бродяги зависимости. И даже порой принимаю ее как должное. А ведь в начале пути все было наоборот — или только казалось? Мало ли кем возомнил себя дрессированный песик на поводке у «слепца»! А потом и сам не заметил, когда перестал быть поводырем и сделался тягловой силой…
Парень по-прежнему не снисходит до разговора. Зато Счастливчик тарахтит почти без умолку. Перебрал уже большинство знаменитых последних слов. Основной мотив — типа того, что все не так уж плохо. Перешел к утешениям: «Да, сейчас ты ни хрена не видишь, но зато и тебя никто не видит. И вообще, привыкай. Даже если выживешь в этот раз, кто тебе доктор? Разве ты не знал, что чем дальше, тем меньше света? Старость не радость». Положим-то, я и сам так думаю, но не Счастливчику рассуждать о старости. А вот насчет доктора он славно пошутил. В самом деле, кто мне доктор? Один убит, двое пока живы.
Повозившись с компасом и костяшками, пацан дважды хлопает меня по тыльной стороне ладони своей, похожей на замороженную куриную лапку. Поехали, мол.
Как прикажете, хозяин.
Начинаю двигаться даже слишком резво — будто старая застоявшаяся кляча, которой не светило ничего, кроме живодерни, но вдруг появился шанс. Усваиваю простую систему команд: прикосновение к правой или левой руке — поворот в соответствующую сторону; два прикосновения подряд — «остановка» или «двигаемся дальше». Разворотов на сто восемьдесят градусов, кажется, не предусмотрено.
Возможно, сучий потрох прав: разговоры здесь ни к чему. Дело не в маскировке, все равно нас выдает скрип колес, насилующий мои уши. Продолжается и другая пытка, похуже: я каждое мгновение жду, когда раздастся голос — чужой голос из окружающей темноты, — и это словно ожидание смерти.
* * *
Три поворота спустя. Тысячу шагов и тысячу ударов сердца спустя.
Во мраке есть течения. Иногда они совпадают с направлением движения воздуха, иногда — нет.
