Тогда-то крот и пробрался. Я был не в том состоянии, чтобы попытаться вытравить его сразу, потом он вел себя тихо, а теперь поздно изгонять демона. Что ж, мне не привыкать к безликим призракам. Я слишком долго таскал в себе частицу Санты, чтобы частица Ноя могла вывести меня из себя. Надо только сразу поставить безымянного новичка (пока безымянного — позже непременно дам ему кличку) на место. Чтобы не наглел и не болтал слишком много. В крайнем случае будет иметь дело с Носорогом. Это такой здоровенный тупой жлоб с огромным аппаратом для подавления инакомыслия. И, что приятно, целиком в моей власти. Он никогда не спорит с хозяином, то есть со мной, и тем более не вступает в бессмысленные дискуссии с другими. Он насаживает на свой рог и вертит на нем, пока жертва не возопиет о пощаде. Возможно, лишь благодаря ему я держал в узде всю компашку. Конечно, они — мои призраки, зато Носорог — их страшный сон. И пусть молятся, чтобы я пореже выпускал его на свободу.
Но при всем том кротовый голос был прав: если забыть о шрамах на моей роже, представить меня стриженым наголо и гладко выбритым — наяву, а не в бреду, — то мы с Лорой действительно похожи. Очень похожи. Подозрительно похожи. Правда, пока не знаю, кого и в чем подозревать. И еще одно: только теперь до меня дошло, почему сестра Гнусен так пялилась на меня, пока я пялился на сестру Лору.
21
Уже после трех-четырех часов, проведенных в обществе непредсказуемой девушки, чувствуешь себя так, словно дал маху, совершая сделку с кротом-менялой. Причем слепцом прикидывалась судьба, а не вполне зрячим оказался ты сам. О равновесии и спокойствии можешь забыть. Отныне вожделение заменяет тебе религию, утешительные беседы наедине с собой, а иногда и здравый смысл. Как иначе объяснить то, что ты безропотно выполняешь капризы бритоголовой спутницы и даже позволяешь ей выбирать путь — за отсутствием мальчишки с его домино.
Когда она ткнула пальцем вправо и сказала: «Давай навестим Розу. Тут недалеко. Она знает толк в лекарствах», — я молча повернул на запад. И не спросил, кто такая Роза. Красное солнце, раздувшееся до невероятных размеров, опускалось в конце дороги, и слоистые облака подбирались к нему ступенями висячей лестницы в небо. Провести ночь под крышей — может, это была и неплохая идея. Особенно для того, кто с трудом отделяет явь от видений. Следовало признать, что после той ночи в мотеле «Дрозды» у меня ничуть не больше оснований доверять себе, чем Лоре.
Ох уж эта встреча в «Дроздах»!.. Еще один крючок в памяти, за который достаточно легонько потянуть, чтобы выдернуть меня из относительно прохладной водицы самообмана и заставить плясать на раскаленной сковородке саморазоблачения. Надо срочно переключиться на что-нибудь другое, иначе можно свихнуться. Ну, помоги же мне, девочка. Настала удобная минута кое о чем тебя расспросить. Вот только с чего начать? Или, вернее, с кого? В моем восприятии Лора то и дело распадалась на три разные личности. Оказалось, это совсем не то же самое, что слышать голоса своих невидимых «друзей». Госпожа Пинк, господин Флойд, сестра Лора… Кто из них больше знал о происходящем? И кто был ближе к реальности — моей реальности?
За неимением практики и опыта я начал прямолинейно и грубовато:
— Так что это за дерьмо с именами? Кто ты сейчас?
Она ухмыльнулась:
— А, брось. В Ковчеге каждый должен взять себе новое имя. Этим ты как бы отрекаешься от прошлой жизни… и от своей темноты. Если не захочешь выбрать имя сам, тебе дадут кличку. Но это хуже. Потом век не отмоешься.
Я тут же подумал о таксидермисте.
— А как зовут того придурка, который развешивает на деревьях дохлых ворон?
— Пигмалион.
— Это он сам придумал?
— Нет. Его Фройд так назвал. Я же говорю: потом не отмоешься.
— И ты решила перестраховаться?
— Сначала да. А потом Ной подсадил мне Оборотня. Многофазного. Чтобы меня не раскололи.
— И кто-то повелся на такую дешевку?
— Ты не понял. Оборотень — он настоящий. Иногда мне кажется, даже более настоящий, чем я.
Если бы не новый голос, недавно зазвучавший у меня внутри, я решил бы, что она валяет дурака.
— А как же Савлов со своим «сканированием мозга»?
— Он видел Оборотня. Один раз. Ему хватило. Если хочешь знать, Савлов — никакой не Савлов. Савл был кротом, пока не встретил кое-кого и не прозрел. Это случилось давным-давно. Мне Ной рассказывал.
— А что еще он тебе рассказывал?
— Много чего. — Не без гордости она добавила: — Я была единственная, кому разрешалось входить в блок D.
— За что такая честь?
— Я обращенная. Из засвеченных. Ной говорил, что я стою сотни обычных зрячих. Он отобрал меня у Красной Ртути.
Крючок в памяти шевельнулся, будто осколок под сердцем. Кроме того, я отлично помнил, что сказала госпожа Пинк во время допроса в конференц-зале. А помнит ли засвеченная Лора? Чтобы проверить это, я спросил ее же словами:
— Красная Ртуть — это та шлюха, которой принадлежит мотель?
«Придержи язык, ублюдок! И заткни свою лысую куклу. Она пустышка, поэтому ее так легко наполнить. Разве тебе с кем-нибудь было хотя бы на треть так хорошо, как со мной? А ведь это лишь начало нашей любви. Она может оказаться долгой, очень долгой. Помни об этом!»
Дьявольщина! Я мог поклясться, что слышу голос той женщины из мотеля. Не многовато ли подсаженных для одного дня? И не многовато ли для одного мозга? Носорог заворочался в своем загоне. Потерпи, приятель, уже скоро. Скоро я дам тебе свободу. Если что, начнешь с Красной Ртути. Повергнутый в смятение ее обольстительным голосом, я пропустил половину того, о чем тихо говорила Лора у меня над ухом. Вторая половина была похожа на неутешительную правду:
— …уютная тюрьма на Черной Миле. Вечная стоянка на кольцевой, с которой немногие съезжают в здравом уме. А сама Красная Ртуть абсолютно свободна и может быть где угодно. Она внушает слепую любовь и питается поклонением. Ее секта повсюду, где есть вожделеющая плоть и неукрощенные желания. Там много манящих огней, но нет света.
Тут она вгляделась в меня попристальнее и, кажется, кое-что уловила:
— Она и сейчас с тобой, верно? Значит, я правильно подумала: без Розы тебе не обойтись.
* * *
Солнце наполовину спряталось за горизонтом, когда мы въехали в городок, названием которого я забыл поинтересоваться. Выглядел он нетронутым, словно девушка, умершая прежде, чем узнала мужчин. Мне была знакома эта обманчивая внешняя безмятежность: пока не вскроется нутро, кажется, что все жители однажды тихо заснули и больше не проснулись. Иногда за доверчивость приходится жестоко расплачиваться. Но сюда Слепая война, похоже, так и не добралась. А если добралась, значит, зрячие сдались без боя.
Розу я заметил издалека. Она неподвижно сидела в кресле на высокой веранде одноэтажного дома с красной черепичной крышей. В ее фигуре со слишком прямой спиной было что-то зловещее; а может, зло лишь померещилось мне в сумерках и тенях. Она не повернула голову на звук машины. Если не глухая, то почти наверняка крот.
