Лора останавливает «брабус» перед шлагбаумом. Здесь, в самом узком месте дамбы, когда-то был оборудован настоящий пропускной пункт. Миллионеры желали спать спокойно. И спали, пока их не вырезали кроты. Бежать-то было некуда — разве что в океан. Теперь они спят вечным сном. Но не уверен, что спокойным.
Озираюсь по сторонам. Скорее всего, парочка появилась из расположенного неподалеку коттеджа, который раньше явно предназначался для охранников. Пять пальмовых аллей расходятся от стоянки, словно расставленные пальцы.
Чтобы обследовать весь полуостров, понадобились бы не одни сутки. Не хочется даже думать об этом — в голове снова заворочался разогретый сгусток боли. Между прочим, Святоша был прав — у нас действительно закончилась вода. Помимо проблем с гигиеной для менструирующих девушек, это означает, что демон дороги еще и подворовывал время. Градус моей жажды почти мгновенно подскакивает до точки кипения. Я предпочел бы договориться с кротом быстро и по-хорошему. Наличие пса-поводыря внушает определенную надежду. Боюсь только, мне нечего предложить его хозяину (или клиенту, или напарнику) за питьевую воду и спокойный ночлег, кроме приставленного ко лбу ствола. Придется, по обыкновению, пользоваться своим преимуществом. Эти двое вряд ли смогут возразить.
Как только я делаю движение, чтобы вылезти из машины, Лора хватает меня за руку:
— Подожди, надень это. На всякий случай.
Протягивает мне одну из своих масок. Вторую напяливает себе на затылок. Я уже успел забыть о них, вернее, перестал обращать внимание.
Черт с тобой, детка. Раз уж ты довезла меня до берега… Это как с приметами: некоторые срабатывают, даже если считаешь их полным бредом. Я проверял.
Сначала рассматриваю пса. Вблизи очевидно, что он невероятно стар. Тощий облезлый кобель немецкой овчарки. По его телу пробегают судороги; на боку опухоль. Такая большая, что он смахивает на мутанта. Ему трудно даже стоять, но он знает свою работу. Слишком слаб, чтобы представлять собой угрозу. Надеюсь, не придется его убивать. Не стоит лишний раз переходить дорогу смерти — рожа может примелькаться.
Теперь крот. Тоже старик. Трясет головой, горбится, ноги полусогнуты, опирается на трость. Вернее, на позолоченную клюшку для гольфа. Эта отчаянно контрастирующая с физической немощью клюшка приводит меня чуть ли не в умиление. Как и его костюм — чистый и выглаженный, будто только что из шкафа. Костюм свидетельствует о том, что его обладатель помнит (и оценил по достоинству!) совсем другую жизнь. Такой не станет выкалывать глаза птичкам и кошечкам. Скорее уж вышибет из них дух одним ударом — чтобы покончить со своей неизбывной тоской.
Что же предложить ему за то, чтобы показал, где можно напиться, и при этом не пытался размахивать когда-то роскошной клюшкой? Может, какую-нибудь побрякушку от «брабуса»? «Предложи ему зеркало заднего вида», — хихикает Святоша-аллилуйщик. Юморист хренов. Другие голоса советуют ему заткнуться — ведь сами кроты верят, что у некоторых тварей, доживших до старости, слух становится настолько острым и специфическим, что они слышат чужие мысли.
Но этот старик, кажется, не из таких. Нас разделяет шлагбаум и несколько метров дороги. Наверняка тут давно не было гостей, и крот не знает, чего ждать — пули в голову или новостей с континента.
Я чувствую себя слишком плохо, чтобы и дальше играть в молчанку.
— Ты здесь один? — спрашиваю. И добавляю: — Если не считать собаки.
— Нас двое: я и Блад, — говорит он. Голос сиплый — чувствуется, крот и сам начал забывать, как он звучит. И добавляет: — Если не считать призраков.
Боковым зрением замечаю, что Лора вздрагивает. Возможно, от ветра, пробирающего до костей. В любом случае, живые куда опаснее призраков — мне ли этого не знать.
— Где здесь вода? — Задаю вопрос, а сам думаю: если он сострит насчет «целого океана», вышибу ему оставшиеся зубы. Для профилактики.
Но он предпочел сохранить зубы:
— Есть дождевая. В бочке за домом. Блад, проводи.
Пес разворачивается и ковыляет по дорожке между пальмами. Движением головы отправляю Лору следом за ним, а сам вручную поднимаю шлагбаум. Крот отступает с дороги. Молодец, умный дедушка. Хорошо бы и дальше так. Не знаю, что будет потом, но ближайшую ночь нам придется провести вместе. Будем присматривать: я — за стариком, а Блад, не сомневаюсь, — за мной.
Загоняю «брабус» на стоянку, где могло бы поместиться полсотни машин. Судя по количеству фонарей, когда-то по ночам тут было светло как днем. Или как в кротовьей преисподней. Фонари повсюду, даже под ногами — замурованы в асфальт, обращены небьющимися стеклами к небу, словно слепые глаза земли. На пальмах болтаются остатки гирлянд. По правую руку видны теннисные корты, по левую — круглое здание, до половины врезанное в береговую линию, — не удивлюсь, если крытый бассейн или как его… дельфинарий.
Паркую «брабус» поблизости от коттеджа для вымершей охраны. Из-за угла появляется Лора в сопровождении пса. Она несет пластмассовое ведро. Насчет Блада я не ошибся — он не спускает с меня глаз, хотя у него нет шансов в чем-либо мне помешать. Я достаю пистолет, чтобы убедиться: он помнит, как выглядит оружие. С этой секунды мы оба знаем, кто заранее проиграл. Однако это ничего не меняет. Пес останется верен своему долгу, а я уважаю тех, кто готов пожертвовать собой ради хозяина. Надеюсь, у меня такого хозяина нет и не будет.
Вода имеет горький привкус ржавчины, но жажда не выбирает. Мне приходилось пить из луж, так что эти полведра — подарок судьбы. Лишь бы не последний. Нахлебавшись вдоволь, протягиваю ведро Лоре; она показывает: уже. Предлагаю Бладу. Он неподвижно смотрит на меня снизу вверх. Пожалуй, на его месте я бы тоже сразу возненавидел двуногих «гостей». Не дадут, сволочи, умереть спокойно. До сих пор мои встречи с собаками заканчивались одинаково. Счет раздавленных и застреленных, наверное, перевалил за сотню, но поверь мне, дружище Блад, ты должен меня благодарить. Нам всем повезло, что твои одичавшие собратья сюда не добрались.
Крот ждет на пороге дома. Курит сигару, опираясь на золотую клюшку. Внешне — полнейшая невозмутимость. Впрочем, в его возрасте, наверное, мало что имеет значение. Я задаюсь вопросом, каково это — дожить до старости и однажды понять, что вокруг осталось одно дерьмо. Вот кто я для этого старика? Молодой, злобный, наглый, тупой подонок. Другими словами, первостатейное дерьмо. Да еще победившее, ведущее себя по-хозяйски, вольно или невольно демонстрирующее свое превосходство. В прежние времена, имея деньги и власть, он мог заставить кого угодно себя уважать, но наступившая старость означает бессилие, а бессилие — это унижение. За слишком долгую жизнь приходится в конце расплачиваться унижением, и от этого никуда не денешься, разве что пустишь себе пулю в лоб и спрячешься на том свете. Подальше от дерьма…
Но крот, кажется, пока не собирается сводить счеты с жизнью. А вот со зрячими — еще неизвестно. Справа от входа вкопана деревянная скамейка. Отполирована седалищем до блеска. Похоже, хозяин, проводит на ней немало времени. Под навесом вдоль стены стоят ящики с миниатюрными деревьями, довольно ухоженными. В этом что-то есть: взращивать свой маленький садик, раз уж все остальное забрала темнота. И плевать на заждавшуюся смерть. Короче, старик мне нравится. Мы оба обречены, только я все еще дергаюсь, а он превращает время в сигарный дым и пепел. И, может быть, из дыма действительно появляются призраки. Ну, где же они? Выдохни-ка для меня парочку…
