Святоша-аллилуйщик был в экстазе от моей податливости. Оказывается, он давно мечтал о совместной молитве. Счастливчик ядовито посмеивался — этот знал, что госпоже удаче плевать на молитвы. Прокуратор высказался прямо и грубо: мол, давненько не слышал жалобного скулежа зрячей твари. Точнее, с тех самых пор, как имел удовольствие пытать одного жирного и тогда еще не старого священника…
30
Спустя час я снова стоял в холле отеля — зверски голодный, с гудящей головой и без единой мысли, за которую стоило бы цепляться. Теперь хватало сил на то, чтобы двигаться и даже хватило бы на большее, но это не доставляло ни малейшей радости, хотя, казалось бы, повод имелся. Я чувствовал себя наемным убийцей из какой-нибудь старой книжки, которого вытащили из камеры смертников на редкость вонючей тюряги за пару дней до приведения приговора в исполнение. И снарядили всем необходимым, чтобы обтяпать грязное дельце. Само собой, после того как работа будет сделана, исполнитель окончательно станет лишним.
Не знаю, что было в шприце у Розы, — может, ударная доза просроченного лекарства. Во всяком случае, мутное содержимое подействовало. Не только поставило меня на ноги, но и потеснило «невидимых друзей». Внутри несмолкающим эхом отдавался низкий звук, похожий на тихий непрерывный стон, будто гудела грудная клетка, а с ней резонировала голова. Еще звук смахивал на отдаленный звон церковного колокола, вот только я не мог вспомнить, когда слышал нечто подобное, если слышал вообще. Из-за постоянного белого шума голоса теперь звучали приглушенно, словно раздавались из-за стены, — не более чем подслушанные разговоры соседей, от части которых я был бы не прочь избавиться совсем.
Однако, возможно, в номере 707 меня «лечила» не только Роза. Напоследок Ной сказал — то ли бросая кость собаке, то ли даруя надежду туповатому ученику:
— Теперь Урд тебя знает. Припадай почаще.
Я расценил это как доброе напутствие. И не поддался на провокацию — не стал уточнять насчет Урда. Все равно ясного ответа не дождешься. Вылазку и без того можно было считать удачной. Ведь по крайней мере никто не умер. Даже Вик. Он уже пришел в себя настолько, что различил мои почти неслышные шаги.
— Смотри-ка, он вернулся, — пробормотал старик себе под нос. — Комната отпустила его. Может, и Вика отпустят?
Блад на это только вздохнул. Еще тяжелее, чем обычно.
Лора приблизилась ко мне с некоторой опаской, словно я был начинен взрывчаткой. Хорошо хоть маску не напялила. На хмуром личике — напряженное внимание. Дважды обошла вокруг меня, затем приложила ухо к моей груди. Ну попробуй, детка, а вдруг расслышишь «тик-так» часового механизма.
— У тебя внутри осиное гнездо, — заявила она.
— Ага, — сказал я. — Может, хватит дурочку валять? Тебе Ной привет передавал.
Глядя сверху на ее обритую голову, я вдруг ощутил желание, почти такое же сильное, как голод. «Давай, парень! — зашептал Счастливчик из-за стены. — Сейчас самое время. Здесь до хрена пустых номеров, и кажется, нам впервые в жизни ничего не грозит. Хоть раз возьмешься за женскую задницу обеими руками».
Благодаря Санте я был знаком с доктриной, согласно которой жить и делать то, что хочется, нужно здесь и сейчас, не откладывая в долгий ящик, который может оказаться гробом. Но если постоянно имеешь дело с тварями и видишь их художества, верх все-таки берет осторожность. Самоограничение становится второй натурой. Кстати, о двойственных натурах. Меня не на шутку беспокоило присутствие Вика в двух экземплярах сразу, причем тот, что помоложе и «пока еще зрячий», явно чувствовал себя здесь хозяином. Или сторожевым псом неведомого мне хозяина, что почти не меняло сути. То, чего я не понимал (а не понимал я многого с тех пор, как меня занесла нелегкая в особняк Матери Ночи), казалось не просто порождением бреда, а скоплением зараженной субстанции, словно во сне меня вывернули наизнанку и болезнь, подавленная внутри, выплеснулась наружу.
— Уходим отсюда, — сказал я больше самому себе, чем Лоре. Обоих Виков я бы предпочел оставить здесь, но, к моему удивлению, старик поднялся и поплелся к наружной двери, а Блад, само собой, за ним. Наверное, слепец хотел убедиться, что комната и его отпустила, в чем я после услышанного наверху не сомневался. Можно ненавидеть себя, убивать свое презренное «я» быстро или медленно, но кем надо быть, чтобы хоть на минуту не пожалеть развалину, которая обречена тащить сквозь отчаяние и наркотическую трясину помимо собственных бед еще и груз чужой нескончаемой пытки — как худший пример непрожитой жизни? Я отвечу, кем надо быть. Например, Ноем. Или бродягой.
Я миновал стеклянные двери и медленно двинулся к границе света и тени. Так медленно, что даже Вик и пес меня обогнали. Еще бы: эти двое возвращались домой, каким бы ни был их дом. Лора шла спиной вперед, но теперь мне было плевать на то, что вытворял с ней Оборотень. Следуя совету Засевшего В Печенках, я озаботился своими делами. Покинув здание, я почти ничего не различал в ярких лучах солнца. Его сияние, приобретавшее малиновый отлив, слепило сильнее обычного. Такое со мной бывало и раньше. Темнота держала с каждым разом все дольше. Но сейчас что-то уж слишком долго. Впору заподозрить самое плохое: начинаю слепнуть…
Я внял предупреждению. И, как только стал сносно видеть, направился к одному из магазинов, предназначенных, если верить Вику, для тех, кто мог позволить себе всё что угодно. Ну, далеко не всё. Никому не удалось, во-первых, получить этот маленький рай в пожизненное пользование, а во-вторых, хотя бы подготовиться как следует к аду, который наступил немного раньше, чем ожидалось. Я честно пытался извлечь из этого урок. И зачем-то поминутно впихивал себя в роскошную картинку кончившегося мира навроде плакатика с витрины — белоснежные яхты, загорелые телеса доступных самочек, полная безопасность. Прикидывал, как жилось, когда самое поганое, что могло случиться, это перепой. Ну еще, если постараться, можно было потерять немного времени, или проиграть много денег, или подцепить триппер от шлюшонки. Но это было поправимо. И главное, под рукой были те, кто за плату решал любые проблемы. Когда вокруг крутилось много зрячих, наверняка возникала расслабляющая иллюзия, что все под контролем. Трудно ей не поддаться. Насколько мне известно, лишь немногие устояли. И, кажется, это обходилось им недешево. Круглосуточная охрана, бронированные тачки, геморрой киберугроз и как следствие — прогрессирующая паранойя. Последняя была мне знакома не по книжкам. И пока помогала выживать. Выходит, я не так уж много потерял.
А вот и первый здешний мертвец, если не считать сыновей Вика. Я перешагнул через детский скелет в выцветшей одежде и оглядел помещение. Витрина с солнцезащитными очками осталась нетронутой со времен, когда тщеславие и деньги еще что-то значили. Выбор был огромным; на какую-то секунду мне даже почудилось, что те четверо из номера 707 продолжают играть со мной: стекла вместо костяшек домино, отражения вместо пустых глазниц, манекены вместо торговцев-оборотней, интуиция вместо здравого смысла. А в остальном все по-прежнему.
Я присмотрел себе очки с металлическим напылением — во всяком случае, зеркальная проказа им не грозила. Когда-то, судя по ценнику, они стоили четыре сотни; мне обошлись даром. Створки витрины не поддавались; во все щели забился песок, из-за пыли гладкие поверхности казались покрытыми воском или смазкой. Чтобы добраться до очков, пришлось разбить витрину. Невелика потеря. Но если я нарушил здешние правила, пусть молодой Вик предъявит счет.
