****
Первым делом мне нужно было решить очень важный вопрос: разобраться с отсутствием денег. Я рассчитывала, что вместе с ними ко мне вернутся оптимизм и чувство юмора. Не говоря уж о платежеспособности — главным качестве кандидата в едоки…
Проходя мимо первого же кабака, я чуть не захлебнулась слюнями. Но, вместо того чтобы удовлетворить настойчивое урчание желудка, я твердым шагом направилась в дипломатический квартал. К счастью, местные не гнушались указать направление странной незнакомке, пропахшей солью и водорослями.
И только оказавшись перед стройным резным зданием шолоховского посольства я поняла, какую глупость чуть было не натворила. Да ведь я преступница! Прах, прах, прах! Как о таком вообще можно забыть?
Минут пять я стояла перед гордым фасадом посольства с отвисшей челюстью.
Вот идиотка. Прахова кошелка. Ядрена мандаринка!
…Отлично. Я еще не оклемалась, но ко мне уже возвращается навык самобичевания. Тоже успех, в принципе.
Стражники у дверей подозрительно хмурились, поочередно указывая на меня глазами, мол, что с ней делать будем, дружище? А что с ней поделаешь — пока на ступени не шагнула — ни в чем не виновата. За любопытство денег не берут.
Наконец, я с тяжелым сердцем отвернулась и побрела обратно к центру Пика Волн. Сердце глухо билось. Как глупо!
— Так, ладно, — я выпрямила спину, гордо задрала подбородок и уткнула руки в боки по старому рецепту Кадии, — Сейчас что-нибудь придумаем.
Проходивший мимо шэрхен с собачкой покосился на меня. Ох, точно. С «пляжной» привычкой размышлять вслух, чтобы не свихнуться, теперь тоже надо завязывать.
— Вы не подскажете, где здесь ближайший ломбард? — спросила я, воспользовавшись его любопытством.
— Там, — он неопределенно махнул рукой в сторону витых башен неподалеку. Я деловито направилась в указанную сторону.
Согласно табличке у входа, ломбард тут действительно был. На шестом этаже. Шесть десятков ступенек, что к нему вели, я посвятила волшебной науке Вытаскивания Себя из Депрессии. Так, на каждой ступени я придумывала по одной причине быть благодарной и довольной жизнью. «Я в стране, где мои предки жили восемь веков, ура!». «Я все еще жива, ура!». «Я уже гораздо ближе к Шолоху, чем вчера, ура!», «И к шестому этажу тоже ближе, чтоб б вас, праховы небоскребы… В смысле, ура!». Под конец с причинами было туго, но я кое-как справилась. Ввалилась с жизнерадостной улыбкой, натянутой всего-то на восемьдесят процентов. Добровольно эта гостья пока еще не хотела возвращаться.
Но моя лицемерно довольная рожа все равно расположила ко мне горбатого ростовщика.
Он сходу предложил выкупить у меня плащ-летягу за баснословную цену в сто монет (ему очень приглянулся плотный лазурный шелк), но я отказалась. Вот еще! Летяга сейчас — мой единственной друг.
Зато я вытащила из самого дальнего, самого глубокого потайного кармана значок Ловчей — и со звоном плюхнула его на стойку.
Бронзовая бляшка размером в пол ладони приятно тыкалась мне в ребра все последние дни. Это был единственный предмет, помимо фонарика Карла, который шолоховские тюремщики не нашли во время обыска перед тюрьмой. Но фонарик остался в карцере, а вот значок — значок невольно отправился путешествовать вместе со мной.
Ростовщик, глядя на удостоверение, округлил глаза:
— Вы точно хотите это продать?
— Да. Точно, — твердо сказала я, хотя пальцы слегка дрогнули, будто инстинктивно сжимаясь вокруг значка.
Профиль ястреба на эмблеме смотрел на меня с укором.
Ростовщик замялся. Потом тактично объяснил:
— Ничем не могу вам помочь, леди. Это незаконно.
— Хорошо. Черный рынок у вас тут есть?
Оценщик аж подавился.
Его подслеповатые глаза, блеклые, как у крота, сощурились, сжимаясь в две щелочки. Сгорбившись еще сильнее, ростовщик сказал, понизив голос:
— Я прошу прощения, но у нас не принято задавать такие вопросы вслух…
— Могу написать на бумажке, — я равнодушно пожала плечами.
Потом приложила правую руку к сердцу и тоже сгорбилась, чтобы быть с ним на одном уровне:
— Честное слово, я не от хорошей жизни значок продавать собралась. Мне позарез нужны деньги. Так сильно, что сейчас я даже не могу вам заплатить за информацию, хоть и хочу.
Оценщик суетливо замахал рукой, мол, что вы такое говорите, девушка! Потом смягчился и обеспокоенно заглянул мне в глаза:
— Он хотя бы ваш?
Я задрала левый рукав летяги. Татуировка Ловчей, полная копия значка, покрывала мое предплечье. Она не светилась, но иностранцу-шэрхен это не показалось подозрительным.
— Хорошо, — вздохнул горбун.
Он наклонился, покопался под прилавком и вылез обратно с какой-то грязно-серой визиткой:
— Отправляйтесь в портовый квартал. Отдайте это уборщику в баре «Тридцать три селедки». Он проведет вас.
Я горячо поблагодарила и пошла к выходу из ломбарда.
— Но я бы все-таки не продавал! — крикнул мне в спину ростовщик.
— Это всего лишь значок, пустая формальность, — соврала я и вышла в темный башенный подъезд.
* * *
Большая часть города Пик Волн была застроена округлыми домиками, похожими на юрты Иджикаяна. Для них шэрхен использовали тот же черный, губчатый материал, что и для спиралевидных башен. Из-за темного цвета, занимающего в городе главную роль (здания, скалы, сосны), он казался мрачным даже в солнечный июньский день.
Я поежилась. Чернота архитектуры давила на мою и без того ослабленную одиночеством психику. Единственное, что чуть примиряло меня с этим городом — это понимание того, что Полынь прожил тут пятнадцать лет.
Пятнадцать лет! Получается, все детство? Все подростковые годы куратора прошли здесь, за изучением запредельной магии Ходящих? Я представила себе маленького, насупленного, лохматого Полынь, уворачивающегося из-под лошадиных копыт на оживленных улицах Рэй-Шнарра, и мне немного полегчало. Хоть что-то общее у нас с этим городом есть. Жить можно.
Портовый квартал встретил меня запахами гнили, рыбы, потных тел. В Пике Волн вечерело, и толпы моряцкого народа косяками плыли туда и сюда. От общего потока отделялись ручейки посетителей, вливающихся в кабаки и таверны. Я шла, слегка расставив локти — необходимый градус самозащиты. Какой-то бойкий мальчишка попробовал вытащить у меня отсутствующий кошелек, за что мигом схлопотал оплеуху.
— Злыдня! — обиженно возопил он и юрко скрылся в толпе.
Дело было на набережной, у самого парапета. После слов мальчишки я перегнулась через перила и обеспокоенно заглянула в темные воды гавани.
Злыдня?
Отражение было сложно разобрать. Такое же, как и остальные — ничем не выделяющееся, черное отражение в дрожащей воде.
