— Но…
— Но неснимаемое проклятье, помню. Держи письмо. Дай его Сайнору.
Карл прищелкнул пальцами, и в его левой руке, полыхнув золотом, появился старинный свиток с восковой печатью. Хранитель протянул его мне. Свиток был узкий, в половину тетрадного листа, но очень увесистый — свернут плотно, длинный.
— А что в письме?
— Если кратко, суть в том, что еще раз обидит мою протеже — явлюсь ему лично, и ему это явление не понравится.
— Но ведь это… Неправда, раз ты уходишь?
— Неправда.
Мы помолчали.
— Карл, если бы я знала, что все хранители такие, как ты… Я бы всегда верила в богов. Правда. С детства.
Он фыркнул. Потом улыбнулся:
— Если б я знал, что люди — такие, как вы с Дахху — я бы не искал отца. Мне ведь просто было одиноко, понимаешь? Просто одиноко. Вот я и позвал его. А нарвался на Зверя. Прежде чем искать неведомое, хорошенько изучи тех, кто рядом. Возможно, счастье — в них.
Он снова посмотрел на стеклянный город вдалеке, потом на свои ладони.
— Но не позволяй им себя распять. Они так быстро все забывают.
— Что?
— Неважно.
— Карл… А что такое блицкриг?
Он рассмеялся.
— Ну, вот вам и новое словечко! Это скоротечная война. У нас со Зверем явно не она.
— То есть потребуется пара лет, да? — я с надеждой улыбнулась, — А потом ты «откроешь» нас и сможешь вернуться?
— …Пара тысячелетий.
Я почувствовала странный холод в руках и ногах.
Карл еще раз обнял меня.
Маленькое детское тельце в красном комбинезоне и с холодными глазами, так похожими на мои.
— Главное — береги тех, кого любишь. И доверяй унни. Любовь и доверие — это плюс сто к любой истории.
— Но я…
Мудра начала очень медленно таять, захватываемая темнотой сверху вниз, будто с неба отпускали черный лист бумаги.
— Карл!!!
Мальчишка прижал палец к губам и хитро подмигнул.
— Пожалуйста, не уходи, — слезы заполнили мои глаза. — Ну пожалуйста.
Подросток в красном комбинезоне вдруг превратился в высокого рыцаря в серебряных доспехах, с бордовым плащом на плечах, подбитым белым мехом, с двуручным мечом в ножнах за спиной. Я отшатнулась. Какой… канонический.
Рыцарь улыбнулся, каштановые волосы волнами рассыпались по плечам:
— Мы все однажды уйдем. Это не так страшно, как кажется. История остается, понимаешь? Хорошая история всегда остается.
Он исчез.
Я вдруг захлебнулась слезами.
Я даже не знала, что во мне может быть столько слез.
Откуда вообще? Копила, что ли?
Обрести бога — и потерять его. Ладно, не в одночасье, но… Меня колотило. Натурально колотило. К праху все эти бытовые страдания. К праху карьерные неурядицы, к праху непонятки со «смыслом жизни», к праху Полынь и Андрис.
Я подошла к Лиссаю, бледному, красивому Лиссаю, замершему на санях, как фарфоровая статуэтка Кая из старой иноземной сказки.
— Лис… Лис, просыпайся. Лис. Ну, Лис!
Я трясла Ищущего так, как, наверное, Смотрящие поутру трясут бродяг, улегшихся вдоль теплых деревянных лавок на Коричной улице. Без почтения, без жалости, без какого-либо намека на этикет. Я рыдала, размазывая по лицу горячие слезы, и в голове у меня билось набатом: «Пара тысячелетий… пара тысячелетий». Пара драных тысячелетий.
Будто я на секунду приблизилась к вечности — в ее дурацкой ипостаси симпатичного сероглазого мальчишки — и тотчас, споткнувшись, лишилась всякой надежды на хоть какое-то продолжение банкета. Поманили и бросили. Снова показали, что есть игры для взрослых, и мне до них не дорасти, просто потому, что так устроен мир. Так решил кто-то другой — а мне теперь смиряйся. Опять.
Бунт против божеств — такой притягательный и такой бессмысленный. Якобы героический. Якобы.
Сильней всего мы скорбим по несбывшемуся… Ну, в тех случаях, когда наш мозг успел дотумкать до всего красочного спектра имевшихся возможностей.
Вот уж воистину говорят — святая простота. Счастливая дурость. Пресветлая тупость. Не знаешь — не страдаешь.
Но не знаешь — и не живешь.
Лиссай вдруг пошевелился…. Задергал белыми пальцами в рыжих веснушках, будто марионетка на репетиции, задрожал полупрозрачными ресницами, густыми и почти невидимыми, как тайные надежды школьниц. Затрепетал тонкими губами.
— Тинави! К-как я рад вас снова видеть! — выдохнул принц, открывая глаза.
Я улыбнулась сквозь слезы, пожала ему руку — и снова привет, знакомый туман.
«Прощай», — шепнул в голове подростковый, еще не сломанный голосок, — «И не бойся конца, ведь тогда я покажу тебе вселенную».
Туман междумирья, буде он настоящий, на веки вечные стал немного мокрее от моих слез…
Если все в этом мире однажды, пусть и две тысячи лет спустя, будет хорошо, если боги одержат победу над Зверем и снова откроют Лайонассу — я только за.
Но мне, если честно, от этого ни на капельку не счастливее.
* * *
И вот мы снова в кургане. Под курганом. Принц и я.
А еще сани. Дурацкие деревянные сани, своим новогодним настроением смазывающие всю мою космическую метафизическую тоску.
Вокруг черным-черно, и, еще щелкнуть пальцами — унни, зайка, после встреч с Карлом ты особенно дружелюбна, зараза, — в слабом свете разгоревшейся на ладони звезды проступят багряные письмена на стенах.
— Тинави? — принц был достаточно бодр для того, чтобы слабо, как богомол, ткнуть меня рукой-палочкой в плечо.
— Что?
— Почему вы плачете? К-как я могу вам помочь?
Я со свистом втянула воздух.
— Никак.
— Вы к-кого-то потеряли? Близк-кого? — понизил голос Лис. Я не стала лукавить:
— Да.
— Соболезную.
— Не надо. Как вы себя чувствуете?
— Голова кружится, — пожаловался он. — Но бывает и хуже.
Я кивнула:
— Тогда пойдемте.
И мы пошли.
Мимо убегали закручивающиеся спиралью коридоры… Песчаные стены и потолки… Везде — буквы неизвестного алфавита.
А ведь Карл его наверняка знал. Или узнает, если еще не. Хорошо быть бессмертным, да? Да еще и с шестью такими бессмертными братьями и сестрами. Ну да, папы не хватает, но… Мне кажется, все равно далеко до одиночества. Я бы на его месте точно не страдала.
Уж не знаю, что это — показатель качества моей жизни или глупости (трусости?) философов, но я признаюсь открыто: я бы хотела быть бессмертной. Да. Как Карл. Кидаться этим так легко и браво: «Ну, пара тысяч лет потребуется. Не, не десяток. Всего лишь пара. На сдачу возьмем…». Я истерически расхохоталась.
