— В последние дни ты употребляла алкоголь или курила что-то? — Полынь усадил меня на деревянный стул с жесткой спинкой и устроился напротив.
— Ты с ума сошел?! Я никогда не курила! — я возмутилась, — Что за вопросы такие?
— Вино? Сидр? Ликеры? — и глазом не моргнув, продолжал Ловчий.
— Да нет же! — я закатила глаза и взглядом уперлась в масштабное живописное полотно, перетянутое через весь потолок гостевой комнаты.
Как объяснил Полынь, личной спальни в поместье у него не было. Вернее, была, но давно. Потом два каких-то предприимчивых ученичка тетушки Монеты устроили там экспериментальный аквариум — разводили хищных морских звезд. Вроде как опыты уже закончились, комнату осушили, но Полыни совсем не хотелось проснуться однажды ночью оттого, что выживший подводный мутант оттяпал ему большой палец ноги. Или что похуже.
Так что мы сидели в малой гостевой комнате. Тоскливый интерьерчик — сплошь белое дерево и замша — лихо разбавляли художества неизвестного автора. Главными героями многочисленных мастихиновых полотен были гномы. Равнинные, пустынные, горные, подземные… Гномы всех мастей, непривычно красивые и героические. «Драби…как там его…Груму понравилось бы,» — вдруг вспомнила я о новом начальнике Кадии.
Полынь что-то черкнул в небольшом блокноте. Потом вперил в меня испытующий взгляд:
— После перемещений в междумирье и обратно у тебя случались галлюцинации или видения? Кружилась голова?
— Голова кружилась. Но никаких глюков. Полынь, я в своем уме. Улиус пытался меня чем-то… заразить. Клянусь, — я с досадой поджала губы, когда куратор покивал — холодно, задумчиво покивал в ответ на это реплику.
Будто мозгоправ, который никак не может выбрать тактику со сложным клиентом. Будто Ловчий на допросе.
Каковым он и был.
— Я понимаю, — он улыбнулся краешком рта. — Я все прекрасно понимаю. Как ты думаешь, если бы ты пожала руку кому-то другому, не мастеру Улиусу, то тоже почувствовала бы «заражение»?
Я обреченно застонала и сокрушенно закрыла лицо рукой. Ну что за идиотизм, а.
— Давай попробуем, — как ни в чем не бывало, продолжил Внемлющий.
Встал, подошел и широко протянул мне правую руку. Я взглянула на него исподлобья:
— Серьезно?
Полынь лишь призывно затряс ладонью, что классически сопровождалось перезвоном колокольчиков. Я ее пожала, недовольно буркнув:
— Давай поспорим на что-нибудь, что ли… Чтоб рукопожатие зря не пропадало.
— Что-то чувствуешь? — он проигнорировал мое предложение (здравое, между прочим!).
— Нет.
Вдруг в дверь гостевой комнаты заколотили.
— СпоримНаПирогЭтоКакойНибудьМагическийБалбес! — выпалила я до того, как Полынь отдернул руку. Он посмотрел на меня, как на умалишенную, и красноречиво постучал указательным пальцем по виску, мол, ну и чокнутая же ты. Я же расплылась в довольной улыбке.
Люблю, когда все по-моему.
Но вот дверь открылась, и улыбка сползла: спор я проиграла.
За дверью стояла молодая женщина в парчовом фиолетовом платье без бретелей. У нее были острые плечи, огромные черные глаза в цвет пышно-взбитой прически, аккуратный остренький нос и такая широкая улыбка, что уголки ее едва на касались ушей. Средний рост, модельное телосложение, взгляд такой хитрый и самонадеянный, что хоть плачь. Где-то я это уже видела…
— О-о-о-о, да ты занят, братишка? — ехидно вскинула брови незнакомка.
— Тебе что-то надо, Душица? — нахмурился Полынь.
Я же во все глаза пялилась на гостью. У Полыни есть сестра? С ума сойти! Душица? Небо голубое, может, у них еще и братец-Хрен найдется?
Между тем, женщина, мой интерес к которой возрос до небывалых размеров, прошелестела платьем в нашу сторону. Удивительно, как оно бывает: черты лица у обоих абсолютно одинаковые, но Полынь почему-то похож на лягушонка-переростка, а вот Душица… Да…
Женщина остановилась возле стула Ловчего, развязно облокотилась о спинку и жарко шепнула в ухо братцу — выбрав ровно ту степень громкости, чтобы я при всем желании не могла не услышать:
— Рановато ты расслабился, друзей в гости стал приглашать. Король еще не закончил беседу.
И Душица, вынув из декольте маленькое письмо, вложила его в руку помрачневшего Полыни.
— Увидимся, — подмигнула мне она и, кокетливо поведя обнаженным плечом, уплыла прочь.
Дверь закрылась. Я подобрала челюсть и в восторге обернулась к куратору:
— Ого!
Но он почему-то не разделял моего энтузиазма.
Сгорбившись на своем неудобном стуле, Ловчий раз за разом перечитывал письмо. Я забеспокоилась:
— Что такое?
— Все хорошо, — он раздраженно нахмурился, смял бумажку и метко запулил ее в мусорный бак под письменным столом. — Итак, на чем мы остановились… Ах, да. Надо убедиться, что проблема в Улиусе, а не в тебе.
Я обиженно сложила руки на груди:
— Тебе не кажется, что подобная формулировка звучит весьма обидно, а?
— Подобная формулировка — обязательный шаг расследования, — затряс головой он. — Согласись, глупо опираться только на твое субъективное мнение.
— Тогда расширение моего субъективного мнения до десятка или сотни рукопожатий погоду не изменит, — пожала плечами я. — Все равно единственным источником информации останусь я.
Полынь недовольно пожевал губами. Кажется, расстроился, что я тоже способна на конструктивные выводы. Вздохнул:
— Твоя правда. Давай так. Запиши сейчас максимально подробно все, что ты почувствовала, коснувшись Улиуса. С этой информацией мы отправимся в библиотеку и попробуем узнать, может, у кого-то тоже были подобные… глюки, — он не удержался от снисходительной интонации в конце.
Я не поняла:
— Зачем записывать? Я и так все помню.
— Затем, — Полынь повыше задрал подбородок, — Что иначе получится, как с медицинскими справочниками. Про какую болезнь не прочитаешь, всякую у себя находишь. Мне бы хотелось избежать подобных оплошностей.
Он подошел к письменному столу, достал из верхнего ящика листок бумаги и перо. Приглашающе похлопал по рабочему креслу и, когда я уселась, недовольная, как наказанная школьница, глянул на часы:
— Вернусь через десять минут. Думаю, тебе хватит времени.
Ясен-красен, стоило ему выйти, как я в странном возбуждении бросилась рыться в мусорке. Бродяги портового квартала могли позавидовать моей самоотверженности в данном нелицеприятном процессе. К счастью, скомканное послание, переданное Душицей, валялось наверху.
Нет, не подумайте. Тайна личной переписки — это святое. Но сестричка Ловчего упомянула Короля. А Король был нашей общей проблемой.
