— Интересно, — прикинула я, — Селия тоже ночевала в Ведомстве?
— Да, она не реже меня так делает, — Полынь пожал плечами, вчитываясь в письмо свидетеля, — Зачем и к кому ей возвращаться домой? Вся жизнь — карьера.
— Думаешь, это нормально?
— Думаю, это её выбор.
Растрепанный поутру эльф подвел к нам кобылку Полыни по имени Димпл — флегматичную серую животинку в яблоках.
— А мне лошадь? — возмутилась я.
— Со мной поедешь. Залезай, — приказал Полынь. И, когда я послушалась, добавил тихо: — Завернем за угол Ведомства — и Скользнём. Думаю, сегодняшнее дело достойно теневых Умений.
Мы свернули на тихую боковую улочку. Полынь привычно попросил меня «не шевелиться и не думать, а то разорвёт». Я замерла, а вот татуировки на руках Ловчего — будто ожили, расплываясь соразмерно тому, как мы втроем с покорной Димпл начали таять и ускоряться. Скользить сквозь блеклый город, заштрихованный графитом подуставшей ночи.
* * *
Наша гонка завершилась у фермы «Жухлые яблочки».
Я со стоном сползла с Димпл — меня и так жутко укачивает, а уж на супер-скорости… Полынь закинулся склянкой мятного сиропа от кашля, которым он скрывает запах червей — неприятную «побочку» от магии бывшего Ходящего.
Мы подошли к ферме и глянули сквозь кованые ворота. Участок небольшой: хозяйский дом, птичник, конюшня, ряды плодовых деревьев. Справа — лес, слева — соседи, написавшие жалобу. Было тихо. Калитка открыта. В зарослях черемухи пел соловей. Ночной туман расходился по оврагам, неохотно, но последовательно.
Я удивилась столь мирной картине. Когда слышишь про пять мертвецов, ожидаешь хоть какой-то суеты от местных жителей. А тут — редкая безмятежность. Окошки «Жухлых яблочек» мягко светились. Внутри играла музыка — что-то нежное, вроде арфы. Если там произошло кровавое убийство, то я не знаю, из чего сделаны нервы преступников. Из нефрита, наверное.
Полынь был озадачен не меньше моего.
— Давай сначала заглянем к жалобщику, — нахмурился куратор.
* * *
Несколько минут спустя мы стояли на крыльце соседней фермы. Нашим свидетелем оказалась крупная и очень бойкая дама. Отгоняя лесных светлячков, она обмахивалась полотенцем, как корова — хвостом.
— Пять трупов! Я вам клянусь, — тараторила женщина. — Вы поймите: Дорхес, мой сосед, — он тернассец. И студент. Едва родители уедут, он устраивает вечеринки, и пару раз их компания в угаре залезала на мой участок. Я поэтому держу ухо востро — поглядываю в окна, чтобы вовремя шугануть.
— И что вы увидели на этот раз? — спросил Полынь.
— Дорхес стаскивал с крыльца женские трупы. Сначала одно тело, замотано в плащ. Потом второе. Третье… Вслед вышли друзья студента. Они столпились над бедными девушками и спорили. Я поняла, что больше ждать нельзя — побежала писать вам. Пока нашла свои заготовки для ташени, пока вспомнила, как их складывать — столько времени прошло… Потом подбегаю к окну, смотрю — а трупов уже нет. Успели расчленить! Изверги иноземные!
Мы с Полынью переглянулись. Фермерша уловила наше сомнение и отчаянно зашептала:
— Да клянусь вам, были трупы! Вы что думаете — я глупая? Я не глупая! У меня лупа есть!
— У меня тоже, — сказал Полынь. — Разберёмся.
* * *
Перед тем, как постучаться к студенту Дорхесу, мы огляделись снаружи. Крыльцо было чистым — никакой крови. Полынь поползал вокруг:
— Следов того, что трупы тащили волоком, нет. Отпечатки ботинок тоже стандартные, — бормотал куратор, — А если бы мертвых несли на руках, следы стали бы глубже из-за дополнительного веса.
С конюшни доносилось тихое сопение спящих лошадей. Сквозь приоткрытую дверь птичника выглянул петух — эти с ночи на ногах.
— Ре-е-е, — сказал он, — Ре-е-е!
В доме нам долго не открывали, хотя стук услышали сразу — захлебнувшаяся песней арфа намекала. Взволнованные шепотки, топот, и вот — в щелочке появился смазливый юноша с типично тернасской белозубой улыбкой.
— Здра-а-авствуйте, — сладенько протянул он.
Полынь представился, предъявил татуировку Ловчего и объяснил, зачем мы здесь. Губы студента изогнулись грустной скобкой:
— Госпожа Цайра очень не любит, когда я собираю друзей. Постоянно что-то выдумывает. Конечно же, мы не убивали никаких девушек! Даже не знаю, как можно такое сочинить. Надо перед следующей вечеринкой ей тортик занести. Чтобы она не ругалась, — и молодой господин Дорхес обаятельно развёл руками.
За спиной у него маячили силуэты четырех товарищей. Такие же юноши-студенты, очаровательно-беззаботные, со следами бессонной ночи на лицах.
— Можно мы все-таки зайдем, проверим?
Дорхес отступил, пропуская нас внутрь. Да, вечеринка тут определенно была. Остатки еды на столе, очень много грязных бокалов. Подушки сброшены на пол, на диванах вместо этого валяются раскрытые конспекты. Вдоль каминной полки расставлены крохотные пузырьки с различными зельями. Полынь подошел, стал внимательно читать этикетки.
— Только не трогайте! — взмолился Дорхес. — Это очень редкие зелья! Нам каждый миллилитр под расписку дают, чисто перед экзаменами!
Полынь в ответ интенсивно потряс бутылочку тёмного стекла — "Спиртовая Эссенция Туманной Лани", — потом посмотрел содержимое на свет.
— Поэтому здесь миллилитров по нулям? — невзначай бросил куратор. — Чьи пузырьки, ваши?
Дорхес побледнел:
— Нет. Ребята принесли.
— Мне что-то нехорошо, — пискнул другой студентик и умчал в ванную. Все тактично промолчали.
— Зачем вам зелья на вечеринке? — спросил Полынь.
Он уже отставил бутылочку и теперь двинул вдоль дивана, поглядывая на конспекты.
— А у нас пересдачи в Башне магов сейчас идут, — Дорхес снова улыбался, теперь кривовато. — Вот, готовимся. Совмещаем приятное с полезным.
— Вы чьи студенты? — поинтересовалась я.
— Мастера Триждыправого.
— О-о-о! Сочувствую! Мерзкий мужик!
— Ага, — Дорхес нервно косился на Полынь, который трогал пустые бокалы. — Уже на первом занятии всем ярлыки навешал: тебя только в лекари возьмут, тебя только в некроманты, а ты готовься лизать пятки начальству в убогом хуторе…
Я покивала:
— Он так моего друга срезал. Гординиус Сай — слышали, может? Нет? Тот хотел стать Шептуном, а Триждыправый его в посольство в Иджикаяне сунул. У наших стран еще не было союза, работа в стане врага получалась.
— Жесть, — сказал Дорхес, зачарованно глядя на то, как Полынь, аки пёс, обнюхивает плащи студентов на вешалке в коридоре.
— Зато сколько мы с Гординиусом пакостей мы этому Триждыправому сделали!.. — я, успокоившись в отсутствии трупов, радостно поддалась греху ностальгии.
