— Гординиус… Меня… Расстроил… — на бегу поделился Дахху.
— Так швырни в него заклятьем тогда! — Кадия взбодрилась.
— Ты… Меня… С кем-то… Путаешь… Я не бью в спину, никогда, — воспротивился друг, задыхаясь.
Я, уже нащупывавшая в кармане летяги какой-нибудь снаряд поувесистей, смущенно достала пустую руку.
И впрямь.
Гонка продолжалась аж до Морской площади. Там мы потеряли Гординиуса. Он на ходу накинул капюшон черной куртки, скрывая от прохожих свою необычную внешность, и очень ловко растворился среди так некстати митингующих кентавров. Те столпились перед приземистым зданием Гильдии Перевозчиков и шумно требовали бесплатной весенней переподковки. В руках кентавры сжимали — собственно — подковы, тяжеленные, и я задумалась: это просто символ или, заодно, оружие?
Мы с друзьями переглянулись.
— А где ты видела Гординиуса на днях? — Кадия с размаху плюхнулась на борт фонтана и умылась ледяной водой из него. Волосы подруги стояли дыбом, как печная труба.
— В Терновом замке. Это приют на болотах.
— Странно, — нахмурилась подруга.
— Ничего странного, — вдруг возразил Дахху, севший вообще так на мостовую. Осевший, точнее. — Гординиус там вырос, это его дом.
— Что?! — мы изумленно к нему повернулись. — Откуда ты знаешь?!
— Он говорил мне.
— А мне почему не говорил? — обиделась я.
— Как и Горди, я сирота, — Дахху пожал плечами. — Мне он мог довериться. А вам… Не знаю. Зачем говорить двум красивым девушкам, что ты вырос в неблагополучном детском доме? Если есть шанс показаться лучше, чем ты есть — такие как Горди его не упускают.
Я поняла, что надо срочно подкинуть Мелисандру Кесу еще фактов для расследования.
— Ой, деточки! Вы чего такие запыхавшиеся! — вдруг окликнула нас госпожа Пиония из-за своей чайной телеги — аккурат по другую сторону фонтана. — Идите-ка сюда!
— Прах, — выругалась я.
Из-за Ноа мне было стыдно встречаться с Пионией. Однако старушка отнюдь не считала меня виновной.
— Тинави, милая, спасибо, что спасла моего мальчика! Поймаешь преступника — цены тебе не будет! Ты ведь поймаешь?
Я только крякнула, получив эту благодарность-обязательство.
— Чувствуешь, как на шее затягивается петля? — хохотнула Кадия. Подруге определенно нравилось, что она не одинока в своих печалях.
— Знаете, — я вздохнула. — Давайте разбираться со всем этим бедламом по очереди. Наш сегодняшний день посвящен Марцеле, — я помахала выкраденной диссертацией. — Пойдем к Полыни, прочитаем при нем. А то он убьет меня, если мы сами раскроем тайну.
— А еще давайте не говорить при нем о Гординиусе, — вдруг заявила Кадия. — По-моему, Ловчему не нравится, что у нас с вами есть еще один эксцентричный товарищ.
— Нехорошо ставить под сомнение мужскую уникальность, — серьезно согласился Дахху.
* * *
Солнце уже миновало верхушку неба — всю в серых хохолках облаков, бывших канистрах дождя, — и медленно, обреченно стало заваливаться к западу — эдакий великан-колобок из тилирийской сказки, когда мы с ребятами, голова к голове, раскрыли магистерскую диссертацию Марцелы.
Мы увидели ее заглавие — красивую южную вязь на плотном картоне — и в пещере воцарилась долгая тишина.
«ДЕРЕВЬЯ ИНГРАСИЛЬ — ПУСТЫННЫЕ МАСТЕРА ТРАНСФОРМАЦИИ.
ПРАВДА ИЛИ ЛОЖЬ?»
Под титулом — небрежно шлепнутая башенная печать в виде семиконечной звезды: «Отозвано». И к корешку пришито объяснение: «Во время командировки Марцела из Дома Парящих не смогла собрать необходимые для исследования экземпляры. По ее просьбе диссертация отозвана от защиты».
— Вы думаете о том же, о чем и я? — тихо спросил Дахху, листая подшитые в папку страницы исследования.
Там были карты Пустыни Тысячи Бед с отмеченными на них крестиками — местами предположительного произрастания инграсилей. Были изображения дерева — один-в-один как рисунок на нашем гербе; точь-в-точь как живое древо в Зале Совета — то, что под стеклянным куполом. Были строчки из старых сказок: «Дерево инграсиль ест путников, подобравшихся слишком близко, и забирает их память, чувства и лицо. Время спустя дерево обретает прежнюю форму. Так, на человечьих ногах, инграсили бродят по пустыням».
— Сколько лет живут эти деревья? — задумался Полынь, вертя между пальцев свой значок Ловчего. По ребру монеты чеканилась гирлянда из белоснежных цветов инграсиля — тот элемент шолоховского герба, что присутствует на всех ведомственных удостоверениях.
Я окончательно растерзала папку с документами и огласила ответ:
— Несколько веков наберется.
— Это жесть, — сказала Кадия. — Это просто жесть. Еще одна сказка на мою голову. Я бы не поверила, но не нам с вами брезговать невозможным. Что, все эти годы в Шолохе живет долбанное дерево на ролях министра? Как, блин, это вообще произошло?
Я развела руками:
— Видимо, Марцела все-таки нашла экспериментальный образец, но он… съел ее. Ученые — они такие. Забив на безопасность, суются в самое пекло ради открытий.
Полынь поддержал мою теорию:
— Дереву повезло, что Марцела — мастер трансформаций. Видимо, инграсиль нашел в ее памяти сведения об экстракте туманной лани — и стал активно этой уловкой пользоваться.
— А как же еда?… — протянула Кадия, и тотчас сама себе ответила, — А, стоп, это ж дерево. Им только чистая вода и нужна, получается.
— И с мотивом всё понятно, — пробормотал Полынь.
Мы солидарно кивнули.
С мотивом, действительно, было понятно.
Ведь все мы хотим жить…
Жить вечно.
И — расти в своём бытие. Созидать. Оставлять следы. Менять этот мир и знать — мы не растратили силы впустую.
Дерево ты или человек: никто не хочет просто коптить небо. Какая там цель у Отца, существует ли некий божественный план — этого мы не знаем — но сделать максимум в своих силах надеется каждый. Даже те, кто стесняется в этом признаться.
Я представила себе дерево инграсиль, вдруг получившее живое тело. И узнавшее, что теперь оно может покинуть пустыню. Голую, безжизненную, всю в сухих сколах прошлого. И — более того — оно может добраться до леса… Настоящего, лучшего в мире Леса — где листья сыплются раскладами гадальных карт; где кипарисы, подобрав корни, ходят в гости друг к другу; где можно подружиться с крустами и уговорить хищные цветы перевозить госслужащих по рекам — за небольшую плату…
Да. Инграсиль, я думаю, от души служил королевству.
В благодарность за жизнь. И потому что мог. И… это ведь так интересно.
Всем нам важно обрести смысл. Убедиться — проблеск нашей искры, мелькнувший из темноты в темноту, стал толчком для чего-то иного.
