Как показывает этот пример, царские управленцы и цензоры постоянно ощущали себя под наблюдением польской общественности. Они прекрасно понимали, что даже, казалось бы, второстепенные детали могут быть поставлены в связь с дебатами вокруг «польского вопроса», а небольшие уступки будут трактоваться как сигналы о кардинальном изменении государственной политики в Царстве Польском. С точки зрения царских чиновников, авторитет государственной власти постоянно был под угрозой и потому требовал постоянной и наглядной демонстрации силы и непреклонности.
Такая забота чиновников о том, как их действия воспринимаются наблюдающей общественностью, оказывала непосредственное влияние на их готовность к реформам: они воспринимали реформы в первую очередь не как мероприятия, чья обоснованность определяется их содержанием, а как акты, отсылающие к основам имперского господства. То есть важнее всего казалось им то, что мероприятия в принципе суть сигналы и что сигналы эти будут прочитаны и так или иначе восприняты предполагаемым польским «общественным мнением». В административном аппарате самодержавной власти степень рефлексии по поводу символического содержания политики была очень высока. Важность цензуры определялась тем, какое место она занимала в отношениях между администрацией и польской общественностью: отношения эти воспринимались как линия фронта, и потому царские чиновники считали необходимым двигаться по труднообозримому варшавскому полю боя лишь с величайшей осторожностью. В случае сомнений они предпочитали использовать скорее слишком много красных чернил цензуры, чем слишком мало.
Польская альтернативная публичная сфера? Подпольная деятельность и трансграничная коммуникация
Но как выглядела эта польская альтернативная публичная сфера, ориентированная против российской? Как царская цензура создавала и видоизменяла ее форумы и формы? Суровая цензура, воспринимаемая современниками как произвол, оказывала долговременный эффект на акторов польского общественного мнения. Многие из них пытались находить способы обойти ее. Сделать это можно было многими путями. Одним из вариантов, которому отдавали предпочтение прежде всего национальные и социалистические движения, был переход на нелегальное положение. Создавались плотные сети тайных учебных заведений, кружков чтения, типографий и передачи текстов. Так, Национальная лига, ее Общество национального образования (Towarzystwo Oświaty Narodowej, TON), а также Союз польской молодежи (Związek Młodzieży Polskiej, ZET), находившийся под все более сильным влиянием Лиги, сумели создать широкую систему образовательных и партийных кружков по всему Царству Польскому. Не менее активны были Польская социалистическая партия Юзефа Пилсудского, Еврейский социалистический союз (Бунд) и отделение Социал-демократической партии в Царстве Польском
331. Кроме того, в северо-восточной Сувалкской губернии активисты литовского национального движения наладили работу литовских учебных кружков. Летучий университет (Uniwersytet Latający) или подпольные школы и общества Польской школьной матицы (Polska Macierz Szkolna) и Варшавского научного общества (Towarzystwo Naukowe Warszawskie) заполняли лакуны, которые оставила русифицированная система образования в Царстве Польском
332.
Все эти учреждения и действия свидетельствуют о том, что стратегии нелегальной работы пользовались широкой популярностью. Несмотря на то что царской полиции удалось на рубеже веков раскрыть и уничтожить некоторые из подпольных организаций, она так никогда и не смогла пресечь функционирование той публичной сферы, которая сформировалась за границами, очерченными цензурой. Революция 1905 года окончательно продемонстрировала, в какой малой степени царские власти могли контролировать местное население и препятствовать формированию и действию альтернативной публичной сферы. Помимо прочего, это было связано с тем, что от царской цензуры можно было уклониться и в чисто пространственном смысле: инфраструктура книжной контрабанды была столь хорошо налажена, что существовала возможность с помощью публикаций, выпускаемых в Пруссии и Галиции, участвовать в дебатах, идущих в Царстве Польском
333.
В особенности Галиция, пользуясь культурной автономией в рамках Габсбургской монархии, предоставляла защищенное от преследований пространство для польской трансграничной публичной сферы и давала приют многочисленным эмигрантам с российских территорий. Хотя Вена постоянно напоминала местным властям, что публичную критику в адрес России следует пресекать, галицкие цензоры, которые, как правило, сами были польской национальности, мало делали для того, чтобы ограничить деятельность эмигрантов из российской части Польши. Наряду с другими учреждениями важнейшую роль для ученых-эмигрантов играли университеты во Львове и Кракове, а также краковская Польская академия. Краков же был и основным местом издания публикаций, предназначенных для Царства Польского
334.
Таким образом, почти без помех осуществлялась трансграничная коммуникация, поэтому в конце XIX – начале XX века польская публичная сфера существовала как единое дискурсивное пространство от Львова и Кракова до Варшавы и территорий, находившихся под властью Пруссии. В частности, этот трансграничный обмен текстами и идеями помогал сохранять представление о единой, неразделенной Польше: она существовала в опыте тех, кто читал тексты, напечатанные за рубежом. Царской цензуре в Царстве Польском удалось вытеснить часть польской литературной и идейной жизни за границу, но этим она сама способствовала тому, что бывшая Речь Посполитая продолжала существовать в качестве коммуникационного пространства
335.
Свою роль здесь сыграла, впрочем, и российская пресса в Царстве Польском. В условиях конфликтной коммуникации русские авторы, постоянно стремясь отделить себя от своих польских оппонентов и добиться интерпретативной гегемонии для собственного истолкования происходящего, часто оперировали ссылками на зарубежную польскую прессу. Но, цитируя эти издания, они тем самым информировали о них и противоположную сторону. Современники шутили, что большое количество подписчиков у полуофициозной газеты «Варшавский дневник» объясняется прежде всего тем, что нигде больше не найдешь таких хороших пересказов публикаций иностранной польской прессы
336. Так польско-русская конфронтация способствовала транснациональной циркуляции идей и мнений.
