И тоже осёкся. В другое время Лучано посмеялся бы про себя над таким сходством упоминаний Проклятого и грандсиньора Бастельеро, но сейчас на шутки что-то не тянуло.
— Благодарю за карвейн, синьор Фарелли, — негромко, но очень искренне сказала магесса, когда бастардо ушёл на другую сторону холма ловить разбежавшихся в испуге лошадей. — Это было очень кстати. Только, пожалуйста, не зовите меня грандсиньориной. Я отказалась от титула и больше не высокородная леди. Просто Айлин — этого вполне достаточно.
— Ну, если благородный синьор Вальдерон не будет против… — начал Лучано.
Изумрудные глаза гордо сверкнули, магесса выпрямилась в струнку, чуть откинула назад голову, будто под тяжестью толстых медных кос, и тоном, подобающим са́мой что ни на есть грандсиньорине, заявила:
— Я люблю и уважаю моего друга Аластора! Он мне как родной брат! Но решения относительно своего круга общения принимаю сама. И о том, кому и как позволено ко мне обращаться, тоже! Мы с вами вместе были в бою! Так что я для вас — Айлин! Если, конечно, у вас нет иных возражений, кроме этикета.
— Не смею спорить, — поклонился Лучано. — Но только, если вы тоже окажете мне эту честь.
Магесса просияла, словно где-то внутри неё зажёгся фонарь. И как это у неё получается? Лучано снова поймал себя на невольной ответной улыбке, но тут вернулся Вальдерон, уже верхом и ведя в поводу остальных лошадей. Гнедые сестрички шли ровно, как по нитке, и в сторону выжженной земли косились почти равнодушно, зато белая арлезийка фыркала и танцевала, дёргая головой, выгибая шею и всем видом показывая, как ей страшно и противно.
— Вернёмся в Дорвенну, приглашу стихийника и попрошу зачаровать её, — озабоченно сказал Вальдерон. — Как-то раньше не подумал, что тебе нужна лошадь с армейской выучкой.
— Благодарю, Ал! Прекрасная мысль! — с такой искренней лёгкостью отозвалась магесса, что Лучано на миг усомнился, не приснился ли ему тот памятный разговор, что синьорина Айлин вовсе не собирается возвращаться.
А она тем временем вскочила в седло и глубоко вздохнула, оглядывая холм с высоты. Тихо проговорила что-то непонятное. Лучано только понял про какие-то ограничители, которые следовало ставить совсем иначе. И первой тронула свою кобылу, нервно косящуюся на чёрные пятна.
Пушок, до этого смирно сидевший у ног магессы, потрусил рядом, ничуть не смущаясь, что сам теперь похож на демона, измазанного в крови и саже. Интересно, его вообще можно мыть? В снегу мёртвый волкодав купался с упоением, а вот как у него с водой?
Вальдерон покопался в седельной сумке, достал флягу и протянул её. Лучано помотал головой, но, чтобы бастардо не подумал чего лишнего и не обиделся, пояснил:
— Прошу прощения, синьор, я очень редко пью карвейн. И только в случае особой необходимости.
— Не любите? — понимающе уточнил Вальдерон, и Лучано кивнул, добавив, сам не зная почему:
— Чутьё отбивает. И вкус. А я учился на изготовителя зелий, да и сейчас иногда помогаю… Когда бываю дома.
— Отцу?
Вальдерон ехал рядом, глядя прямо вперёд. И Лучано снова ответил с удивившей его самого искренностью:
— Мастеру. Я подкидыш, меня взял из приюта один добрый человек. Воспитал в своём доме, учил ремеслу.
И ведь почти не солгал. Да, Ларци забрал его не из самого приюта, а из казарм, но так ли это важно? Чёрную тень по имени Алессандро, мелькнувшую где-то в глубине памяти, он старательно стёр.
— В подмастерья взял?
— Вроде того, — усмехнулся Лучано. — Я зову его мастером, так у нас принято. Но он мне ближе родного отца.
И это тоже была правда. И неважно, что самого мастера Ларци она ни к чему не обязывает.
— Отец по крови — это не всегда родной отец, — тихо и как-то очень напряжённо бросил Вальдерон. — То есть настоящий… он может быть и неродным…
— Да, синьор, — очень ровно и осторожно согласился Лучано, тоже старательно глядя на дорогу.
— Я… узнал об этом меньше месяца назад. Понимаете, Фарелли? У меня мысли никогда не было… Да и быть не могло! Он любит меня… как сына. А я — его. А тот… ну, вы понимаете…
— Понимаю, синьор, — так же бесстрастно согласился Лучано. — Его величество.
— Вот именно. — Губы Вальдерона тронула едва заметная злая улыбка. — Его величество. Он отказался от меня ещё до рождения. Несколько слов на представлении ко двору… Как всем, понимаете?! И зачем я вам такое рассказываю?!
— Наверное, потому, что я хорошо знаю, каково это, — мягко сказал Лучано. — Когда ты не нужен одному, но нужен другому.
О да… Только вот король Дорвенанта своего бастардо пристроил в богатый знатный дом. Ещё и к порядочному доброму синьору, судя по всему. А не бросил в корзину для младенцев у входа в приют. И растили Вальдерона любимым сыном, а не… инструментом. Но всё-таки Лучано его понимал.
Сменить счастливое неведение на горькое прозрение — это больно. Особенно для тех, кто не знает, как терпеть боль. Если душа сделана из хорошего материала, испытания вытравят слабость, и человек станет сильнее, а вот если в нём скрытый порок… Боль и стыд найдут эту червоточину и разъедят ещё сильнее, как кислота — малейшую царапину на коже.
— Да, — уронил бастардо. — Вы понимаете. Простите, я не хотел вас обидеть. Не всем везёт, как мне.
У Лучано мелькнула почти кощунственная мысль, что Вальдерон каким-то образом прочёл его мысли. Ну разве может благородный синьор просто понять его, простолюдина, да ещё и Шипа?! Это только в сказках братаются принцы и сыновья кузнецов или горшечников. Но ведь извинился… Извинился! Перед ним!
— Я и сам отменно везуч, синьор Вальдерон, — улыбнулся он, стараясь побыстрее сгладить неловкость. — Это вам скажет любой в славном городе Верокье. Меня даже прозвали «Фортунато» — Счастливчиком!
Бастардо покосился на него с трудноуловимым выражением лица, его губы дёрнулись в быстрой улыбке, но почти сразу Вальдерон снова принял серьёзный вид. Однако у Лучано осталось ясное ощущение, что в этот момент о нём подумали что-то совсем другое. Или назвали как-то иначе. Хм… Ладно, хотя до дрожи интересно было бы узнать, какое прозвище ему придумал про себя дорвенантский грандсиньор.
Они догнали магессу уже возле самой деревни. Девица упорно держалась впереди, и Лучано её понимал. Если едешь к собственной смерти, есть о чём подумать… Но когда лошади миновали покосившийся столб с грубо вырезанными буквами, к которым он даже приглядываться не стал, синьорина Айлин обернулась.
— Кстати, Ал, — сказала она преспокойно. — Я разрешила синьору Фарелли звать меня просто по имени. То есть Лучано, прошу прощения. Иначе только представь! Лезет из Разлома очередная толпа демонов! А наш спутник соблюдает все правила этикета и кричит мне: «Благородная грандсиньорина Айлин! Не будет ли любезна ваша мажеская светлость!..» — Она фыркнула и добавила уморительно серьёзным тоном: — Как думаешь, на каком по счёту учтивом обороте нас всех слопают?
