Их взяли в кольцо, когда они поднялись, чтобы идти дальше! Высыпалась из зарослей целая ватага с перекошенными лицами «вьетнамского вида», страшные, злые, в боевой раскраске, наставили штурмовые винтовки. Давыдов попятился, скидывая с плеча «М‐16», но Андрей схватил его за плечо.
— Не вздумай, поживем еще…
Их взяли в оборот без всяких шансов вырваться. Злорадно скалились чумазые физиономии. Офицеры попятились, и тут со спины набросились двое, не дожидаясь, пока они сами вскинут руки, стали душить. А вот такого офицеры Советской армии стерпеть не могли. Дыхание перехватило, но руки работали, Андрей, вспомнив кое-что из боевого самбо, согнулся, отставив бедро, схватил противника за шиворот и перебросил через себя. Тот не ожидал ничего подобного — таким вещам не учили, да и веса он был незначительного, — проделал в воздухе какой-то «коловорот» с болтающимися ногами, ударился позвоночником. Давыдов ударил второго затылком — тот как раз подпрыгнул, когда вцепился ему в шею. Боец от неожиданности выпустил руки, отлетел, но капитан резко развернулся и схватил его за шиворот:
— Ну что, Чингачгук хренов…
Увы, разгуляться им не дали, набросились со всех сторон, повалили, стали пинать ногами. Андрей защищался руками, пытался прикрыть живот. Искры сыпались из глаз. Пролетаем, мужики, как фанера над Парижем, пролетаем! Отчаяние обуяло. Как же так? Произошло именно то, что ни при каких условиях не должно было произойти! Подобных случаев никогда не было, а если и были, то КГБ разводило такую секретность, что и слушок не проскочит! Носок армейского ботинка ударил по лицу, рассек губу. Ярость взыграла — Андрей схватил кого-то за ногу, дернул. Потом опять свернулся калачом — на него снова градом посыпались удары. Рядом кряхтел Давыдов, терпел, закрывался руками.
— Командир, убивать, что ли, будут? — прохрипел он. — Ты давай, это самое… держись… Попрощаемся, что ли?
— Не будут убивать… — выдохнул Андрей и чуть не потерял сознание от вспарывающей боли в животе.
Убивать действительно не стали — все же добыча, да не какая-нибудь, а явно два русских офицера. Диверсанты были злы, их осталось всего десять (а изначально, судя по учиненной вакханалии, было человек тридцать), пленников схватили по окрику командира, потащили через джунгли. Командир разорялся: зачем так избили, теперь сами их потащите? Идти самостоятельно было невозможно, ноги заплетались. Давыдов упирался всеми конечностями, его избивали, над левым глазом поверх старого расплылся новый синяк — крупнее и ярче. Снова прозвучала команда, избиение прекратили. Перед мутным взором появилось лицо командира, оно не лучилось радушием. Военный что-то кричал, потрясая пистолетом. В принципе, перевод не требовался: либо сами пойдете, либо здесь оставим! «Заботливые» руки помогали идти, направляли, куда нужно, иногда не сдерживались, били по шее. Ноги превратились в ватные палочки, но упасть не давали, сразу же принимали меры. Группа хорошо ориентировалась на местности — через энное количество времени вернулись на тропу. Зрение отказывало, пелена стояла перед глазами. На тропе валялись тела — старые знакомые. Обладатель штыкового ранения в спину уже отмучился, но перед смертью пришлось пострадать. У второго были перебиты лицевые кости, он вяло шевелился, стал глух и нем. Брать его с собой было неразумно, слишком долгая дорога, к тому же все равно не выживет. Над телом склонился сослуживец с каменным лицом, заткнул несчастному нос (а ртом тот все равно не мог дышать), держал его, пока тот дергался и болтал конечностями…
Дальше все было в тумане. Как долго их гнали по джунглям? Бить перестали, но не стеснялись делать страшные физиономии и орать в лицо. Добродушием эти вояки не отличались. Руки пленникам не связывали, в этом не было смысла — избитые, обессиленные, они не могли сбежать. Время потеряло значение, пройденное расстояние — смысл. Боль пылала по всему телу.
Потом был привал на какой-то поляне. Пленников оттащили к лесу, бросили. Вьетнамцы сидели в кружке на поляне, иногда посматривали на русских, слушали командира. Тот визгливо разглагольствовал. Смысл сказанного не доходил. Возможно, отряд сбился с курса, за что теперь «следопыты» и получали. Диверсанты тоже смертельно устали, сидели с потухшими глазами. У некоторых во фляжках осталась вода, ее пустили по кругу. Пленным не предложили, они и не рассчитывали. Шевелиться не хотелось, но Андрей все же приподнял голову, скосил глаза. За сухим деревом, напоминающим пришельца из страшноватой русской сказки, валялись сухие ветки, причудливо переплетались корни, вылезшие из земли. За этими клубками, похоже, была канава — чернела глубокая полость.
— Что смотришь, командир? — прошептал Давыдов. Он еле шевелил окровавленными губами. — Побег замыслил или что? Прости, но без меня, что-то я сегодня не в форме…
— Да просто так, Саня, любопытствую… Тоже как-то не в духе… Не убежать нам уже, эти бесы в нас прочно вцепились…
— Что же теперь будет, командир? — Давыдов со скрипом повернул голову. — Я в плен не пойду, надо что-то делать… Ты представляешь, что с нами станет в плену? Посадят в яму, как американцы сидят у наших вьетнамских друзей, и хрен кто о тебе позаботится, потому что наши сочтут нас погибшими… К тому же официально нас тут нет…
— Прорвемся, Саня, не мучай себя… Самому хреново, ничего пока дельного придумать не могу… Я вот о чем подумал. Ведь наши должны нас искать, уже, поди, ищут, пятки сбивают… Коняев, когда узнает, что отсутствуем в строю и трупы наши не нашли, всех на уши поставит, всю армию ДРВ мобилизует, чтобы джунгли прочесали… А эти черти столько времени потеряли, когда нас в чаще отлавливали… Они тревожатся, я же вижу, не по себе им…
— Сплюнь, командир. А то накаркаешь сейчас: пристрелят нас и налегке на свою базу побегут…
Оглушительная автоматная пальба расколола воздух! Стреляли из джунглей — с обратной стороны поляны. Несколько диверсантов с воплями повалились на землю, из них хлестала кровь. Остальные всполошились, схватились за оружие. Солдаты армии ДРВ подкрались незаметно, устроили классическую засаду. Среди деревьев замелькали солдатские каски, прозвучал командный окрик. Он слился с воплем южновьетнамского командира, и началась настоящая вакханалия. Выжившие диверсанты палили по лесу, а из леса палили по ним. Схватился за живот командир, осел на землю с вытаращенными глазами. Солдаты Севера выбежали из леса, ведя огонь из автоматов. Их было немного, человек шесть. Очевидно, поисковая группа разделилась, и именно этим людям повезло выйти на след. Пальба усилилась, стреляли в упор, дико кричали, падали раненые и мертвые — с обеих сторон. Как-то безграмотно, мелькнула мысль. Впрочем, мыслей было много — не поймешь, за какую хвататься! Выжившие бросились друг на друга врукопашную, замелькали приклады, дикий ор, исполненный десятком луженых глоток, потряс джунгли. Раненный в плечо диверсант лежал на боку, истекал кровью, задыхался, тянулся к кармашку в разгрузочном жилете, чтобы достать гранату — и на него, что характерно, никто не обращал внимания…
Молния пронзила мозг — сейчас же всех накроет! Этот парень — смертник, уже понял, что перевес не на их стороне… «Валим на хрен!!!» — заорал Андрей, хватая товарища за шиворот. Откуда взялись силы? Какие только резервы не мобилизует страх смерти! Оба прыгнули одновременно, прорвались через переплетения веток и корней, покатились в канаву, крича от боли. Взрывом накрыло поляну! Это была мощная граната, не слабее памятной «лимонки» «Ф‐1» оборонительного действия, которую разрешается выбрасывать только из укрытий. Радиус сплошного поражения осколками — семь метров, а больше в текущих условиях и не надо! Осколки и взрывная волна долетели до канавы, перепахали глину с ветками — она засыпала офицеров. В ушах вибрировал колокольный звон. Навалилось какое-то оцепенение. Никаких больше звуков — только звон. Они со стоном отряхнули с себя ветки вперемешку с грязью, посмотрели друг на друга — ужаснее картины, конечно, не придумаешь, такого даже Гойя не напишет.
