— А теперь танцы! О-о-о-о, зеленоглазое такси…
27. Прерванный взлёт
Оксана взяла Дашу за руку:
— Налей мне водки, а? Тошно так.
— Ты правда видела, что он вышел весь в крови? Своими глазами?
— Мы все видели. Сначала к самолёту пожарные подъехали, долго стояли там, разбирались. Потом, когда они убедились, что пострадавших нет, борт вернулся на стоянку. А мы прибежали в аэропорт смотреть, что там стряслось. Я тогда за Федю испугалась, мы же встречались… Налей мне водки, Даш. Или подай бутылку, что ты сидишь как засватанная!
— Оксана, неужели ты на самом деле думаешь, что Оленев… — начала Даша о том, что тревожило её больше всего.
— Ничего я уже не думаю! Может, он и правда о какую-нибудь ручку ударился, там же тесно и дофига всяких приборов. Илья Михайлович, налейте мне водочки, пожалуйста. От Даши не дождёшься.
— С удовольствием, моя милая! Ты знаешь, кто такой лётчик? Лётчик — это не тот, кто пьёт между полётами…
— А кто?
— А тот, кто летает между пьянками!
— Ха-ха-ха, обожаю лётчиков! Напоите меня, Илья Михайлович, у меня такое грустное настроение!
Пока Оксана флиртовала с Ильёй Михайловичем, который годился ей в отцы, Даша пыталась разглядеть на тёмном склоне фигуру Оленева. На душе у неё скребли кошки. Не стоило заводить этот разговор. Если и впрямь на том рейсе случилось что-то неординарное (помимо стандартной процедуры прерывания взлёта), — мордобой, разборки между пилотами, ссора близких друзей, — то расспрашивать Оленева здесь, на празднике, когда он отдыхал среди коллег и приятелей, — это не просто гадко, это настоящее предательство. Подлая подстава.
Даша представила, как несчастный Оленев сидит в номере и переживает старую историю, которую дурочка Комарова зачем-то раскопала и вытащила на свет.
Нужно объясниться, попросить прощения. Срочно!
— Оксана, Оксана! — Даша схватила её за локоть и потрясла. — Ты не знаешь, в каком номере поселился Оленев? Где твои списки на размещение?
Оксана повернула голову. Растрёпанная, глаза красные и осоловелые.
— Он не… На него не бронировали… Он без ночёвки. Пойдём покурим?
* * *
Даша подскочила, словно её подбросило взрывом. Кинулась к дорожке, но увидела её извивы и застонала: пока она совершит это восхождение по серпантину, Оленев десять раз уедет.
Ей нужен короткий путь!
Она бросилась к тропинке, обозначенной красными верёвками. Остановилась в ужасе перед отвесным склоном: ей никогда не забраться на такую высоту! Нужно быть альпинистом или сумасшедшим, чтобы решиться на подобную авантюру, — в темноте, без страховки, без навыков. Даша отступила. Оглянулась на дорожку. Силуэт Оленева виднелся на самом верху, минута-другая, и он сядет в машину и уедет прочь.
Даша подпрыгнула и зацепилась за каменистую почву голыми пальцами. Вдавила носки босоножек в породу и начала карабкаться вверх. Уличные фонарики, обрамлявшие пляж, сюда не добивали, света от луны не хватало, но Даша упрямо лезла всё выше и выше. Стараясь не думать об опасности, она переставляла ноги и руки, царапая коленки и отчаянно вгрызаясь в склон. Один раз она оступилась и приложилась подбородком о камень. Перевела дух и продолжила подъём. Если ей повезёт, она догонит Оленева и скажет ему… Скажет… Даша пока не придумала, что скажет Оленеву.
Она добралась до площадки, с которой утром разглядывала пляж, и услышала, как на стоянке пансионата заработал автомобильный двигатель. Чёрт! Даша побежала наперерез, прямо через клумбы с тюльпанами.
«Мерседес» выруливал со стоянки.
— Стой! Подожди! — крикнула Даша и выскочила на дорогу.
Оленев резко затормозил. Свернул к обочине и остановился под огромным дубом. Даша отряхнула ладони и оправила сбившееся платье. Сердце колотилось, как ненормальное, дыхание со свистом вырывалось из груди. Она попыталась дышать размереннее, но попытка не удалась, и Даша разнервничалась ещё сильнее. Ей не хватало воздуха. На глазах выступили слёзы. Оленев подошёл к ней и взял за руку. Даша скривилась от боли.
— Что с тобой? — спросил он и поднёс её руку к свету.
На кончиках пальцев виднелись глубокие царапины, один ноготь был сломан.
— Пойдём, — он повёл её к машине, но сесть не предложил, оставил на обочине.
Достал из салона бутылку воды:
— Вытяни руки, я тебе солью.
Она вытянула руки над придорожной травой и поймала в ладони первую порцию прохладной воды. Это было приятно и успокаивающе. Она осторожно подставила ноющие пальцы под тонкие струйки, смывая кровь, пыль и грязь. Дыхание медленно восстанавливалось.
Оленев не спеша опорожнил бутылку.
— Ну как, полегче?
— Да, спасибо, — с искренней благодарностью ответила Даша, стряхивая капли в траву.
— Зачем ты бежала за мной? — он достал из кармана и подал ей бумажный платочек. — Мне казалось, мы всё выяснили.
— Извини, я совершила очередную глупость! — она заглянула ему в глаза. — Я просто хотела понять, что с тобой случилось. Я не хотела унизить тебя перед людьми, не хотела навредить. Я хотела помочь! Какая же я идиотка! Если ты меня когда-нибудь простишь…
Оленев положил руку ей на плечо. От неё шло блаженное тепло. Дашу неудержимо потянуло потереться щекой о грубоватые костяшки, и она это сделала, не таясь, наслаждаясь короткими прикосновениями. Хмель ещё туманил голову. Оленев не убрал руку, сжал её плечо:
— Даша, мы с Федей часто летали вместе. Правила запрещают создавать постоянные экипажи, но авиакомпания у нас небольшая и расписание часто совпадало. Мы с Федей дружили. Не просто дружили — он был мне как брат.
— Эдик мне рассказывал. Он тогда маленький был, но вас помнит.
— Да, Эдик помнит. В то утро Федя попросил разрешения пилотировать самолёт, и я согласился. Это обычная практика: второму пилоту нужно учиться пилотировать, а не только выпускать шасси. Во время разбега я должен был следить за скоростью и сообщить о достижении скорости принятия решения. «V1» — это крайняя точка, когда самолёт можно остановить.
Даша кивнула. Она всё это знала.
— Я сказал «V1», он ответил «Продолжаем», и в этот момент я положил руку… на его руку. Он держал рычаги управления двигателями. Я и раньше так делал, он не возражал, но в тот раз вырвал руку. Очень грубо. Мы посмотрели друг на друга и отвлеклись от полосы. Его лицо было красным от злости. Я перехватил РУДы и приказал прервать взлёт. Пока тормозили, я за ним наблюдал — его трясло, он сжимал и разжимал кулаки. Я удивился, как врач допустил его к полёту.
— Ты взял его за руку, пока он взлетал?
— Не взял. Просто прикоснулся — это не нарушение процедуры взлёта. Когда я летал с Ильёй Михайловичем, он часто придерживал меня на РУДах.
