— И что потом?
— Потом мы остановились. После «V1» прошло секунд пять, существовал риск незначительного выкатывания, но я контролировал ситуацию. Я решил, что безопаснее прервать взлёт, чем лететь со вторым пилотом в таком нестабильном состоянии. Незадолго до этого произошло крушение в Альпах: второй пилот заперся в кабине и направил самолёт в гору. Погибло сто пятьдесят пассажиров.
Теперь Даша поняла, почему Оленев уже не в первый раз упоминал эту катастрофу. Он опасался, что его второй пилот тоже мог что-нибудь натворить. Оленев продолжил:
— Всё это время мы молчали, но Федю колотило. Я хотел спросить, что с ним стряслось, но он сделал знак, что переговоры в кабине записываются, и я промолчал.
— Он не хотел, чтобы вас слушали?
— Да, не хотел попасть в расшифровку. Мы перебрасывались только служебными фразами, а когда остановились, он вытащил меня из кабины в сервисную зону. Я не сопротивлялся, я тоже хотел с ним поговорить.
Даша сглотнула. Оленев стоял к ней вплотную и рассказывал свою историю спокойно, почти равнодушно, и очень тихо: пение ночной птицы иногда перекрывало его слова. Дашу окутывал знакомый запах цитрусового геля для душа, до лица доносилось тёплое чистое дыхание. От этой близости слабели ноги, но от рассказа холодело сердце.
Она представила, как мощный тренированный Стародубцев стоит в тесном вестибюле напротив ничего не подозревающего Оленева, который только что прервал взлёт по непонятным ему причинам, — и её скрутило от тяжёлого предчувствия. Оленев ещё не закончил рассказ, а Даша с тоской предугадывала развязку.
— Поговорили?
— Да. Он схватил меня за грудки и сказал: «Хочешь меня трахнуть? Не выйдет! Мне плевать, что ты там думаешь обо мне и чем занимаешься в своих фантазиях, — это твои личные половые трудности, но если тронешь меня ещё хоть раз — сильно пожалеешь».
Рука Оленева упала с плеча и сразу стало холодно и неуютно.
— Он решил, что ты… — начала Даша после длинной паузы.
— Да, он решил, что я к нему пристаю. Но я не сразу это понял. Вернее, я понял суть его претензий, но не поверил, что он говорит серьёзно. Я спросил: «Федя, ты в своём уме? Какие половые трудности?». Тут из салона вышла Катя, моя жена. На том рейсе она была старшим бортпроводником. Она спросила: «Пассажиры волнуются, что мне им сказать? Почему вы прервали взлёт?». Федя ответил: «Потому что твой муж — педик! Теперь я понимаю, почему ты сделала аборт. Непонятно только, почему ты до сих пор с ним не развелась».
Как бы Даша ни готовилась услышать о «грязной» ссоре двух друзей, такого поворота она не ожидала. Её пошатнуло от грубых слов, обнажавших грубую правду.
— Господи, — прошептала она, — твоя жена и Федя…
— Были любовниками, — продолжил её фразу Оленев. — Не знаю, как долго они встречались, и что им мешало со мной поговорить, но в тот момент я об этом не думал. Меня волновало только одно: Катя сделала аборт. Зачем? Почему? В последние годы мы очень хотели ребёнка, работали над этим, ходили по врачам… Или это я один хотел ребёнка, а она только притворялась — теперь уже трудно сказать…
Даша ощутила его боль как свою. Она подалась к нему навстречу и хотела обнять, но Оленев мягко отстранил её руки:
— Не надо меня жалеть, я сам виноват. Я спросил Катю: «Это был мой ребёнок?», она ответила: «Да». Я дал ей пощёчину. В ответ Федя меня ударил, разбил нос. Я не защищался, он правильно мне врезал: нельзя поднимать руку на женщину. — Оленев потрогал переносицу, словно проверяя старую травму, и отодвинулся от Даши. — Ты сказала, что ты идиотка, но я тебя переплюнул. Каким дерьмом надо быть, чтобы лучший друг решил, что ты его домогаешься, а любимая жена сделала аборт, даже не посоветовавшись с тобой?
Слово «любимая» больно резануло по сердцу.
— Нет! Это они были дерьмом, раз так поступили с тобой! Это не твоя вина!
— Так не бывает, Даша. Раз они так поступили — значит, я это заслужил.
28. Падение
— И что было потом? — спросила Даша.
— Потом нами занималась Комиссия по расследованию прекращения взлёта. Признали, что я виноват в инциденте. Председатель Комиссии пытался докопаться до правды, но я не мог ему сказать, что Федя озверел от того, что я тронул его за руку. Про драку я тоже промолчал, чтобы не подставлять всех нас и, главное, Катю. Я… Я любил её… — Оленев поёжился. — А Федя всё им рассказал — по крайней мере то, что касалось нас двоих.
— Рассказал?!
— Ну да. Мне ограничили доступ к материалам дела, поэтому я не могу утверждать со стопроцентной уверенностью, но буквально на следующий день пошли слухи, что я его домогался и ему пришлось защищаться. Кроме меня и Феди, никто не знал о причине конфликта. Если я промолчал, значит, разболтал он. Других вариантов нет.
— Он выставил тебя придурком, который приставал к пилоту во время взлёта.
— Звучит бредово, но многие поверили, особенно после нашего с Катей развода. Ведь дыма без огня не бывает, верно? Мне пришлось уйти из отряда, чтобы не пересекаться с Федей. Я вообще хотел уволиться, но директор уговорил остаться в офисе: он служил с моим отцом в Афгане, знал меня с детства. Ну и Усольцевы меня поддержали, не вникая в подробности, за что им отдельное спасибо. — Он помолчал. — Теперь ты знаешь обо мне всё.
Даша смотрела под ноги, придавленная свалившейся на неё правдой. Да, теперь она знала всё. Она получила ответы на все вопросы, которые мучили её последние два месяца. Даже на самый трудный и запутанный: почему он её избегал?
— Ты поэтому отказался встречаться со мной?
— Почему «поэтому»? — переспросил Оленев.
— Потому что до сих пор любишь её?
Над головой шелестели молодые дубовые листья, где-то далеко играла музыка, до них доносился мелодичный речитатив. «Фаина, Фа-ина!». Оленев молчал.
— Когда ты сказал, что у нас ничего не получится, — с запинкой спросила Даша, — там, на Ямале… Что ты не хочешь испортить мне жизнь, что боишься сделать больно мне, себе и кому-то ещё… Ты имел в виду, что до сих пор любишь бывшую жену?
Снова повисло тягостное молчание, потом Оленев глухо вымолвил:
— Да.
Даша пошатнулась, Оленев поддержал её под локоть.
— Надо было сразу сказать.
— Надо было, — согласился Оленев. — Прости меня, если сможешь. Мне пора, Даша. Теперь ты знаешь правду, которую никто больше не знает, твоё расследование закончено, а мне нужно уезжать. Я тороплюсь.
Даша схватила его за футболку, из неё вырвалось хмельное и отчаянное:
— Матвей, что же мне делать? Как мне забыть тебя?
— Перестань, всё нормально. Помирись с Эдиком — он очень тебя любит. Он просто бредит тобой. Я видел, какими глазами он на тебя смотрит, — мне кажется, у вас есть шанс. А у нас изначально шансов не было. Всё, Даша, отпусти меня, я должен ехать.
