— Княгиня позвала меня ныне вечером подносить к столу яства да разливать мёда хазарам.
— А мне наказали здесь быть, скукатища, повезло тебе Лядка.
Вейя выдохнула — не хватало подслушивать чужую болтовню, да ещё не совсем приятную. Отдышавшись немного — верно, не заметила, как почти бежала, возвращаясь — прошла вглубь. Зимка смолкла, закончив развешивать новые пучки пахнувших пряно трав, на Вейю обернулась, когда та вошла, девка даже чуть приподняла светлые, такие же как коса, брови, удивляясь тому, что вернулась так скоро. Внутри и ещё одна была девушка — та самая Лядка, которая подле, стало быть, подруги сидела, сложив белы ручки на коленях, и поднялась, когда появилась Вейя.
Вейя оглядела прибранную постель, и вещи уже тоже были сложены опрятно в ларь.
— Далеко здесь капище? — спросила, подойдя к резному коробу, развязывая поясок — нужно бы другое платье надеть, попроще.
— Спуститься нужно во двор.
Редко когда капище ставили в самом детинце, обычно за стену выносили ближе к лесу, к тишине: боги — они мир да лад любят, как и ведуньи с волхвами, что обычно селятся подле священной рощицы. Но это даже и хорошо, что в сердцевине детинца — заодно и посмотрит, что там снаружи делается. Может, встретит кого из гридней, которые за время пути как родные братья стали, даже соскучилась уже по Земко, молчаливому Байгуну, Вязге и суровому Бромире десятнике.
Скинув платье, другое надела — полегче которое да удобное более, и ленту с кольцами потоньше повязала, сразу невесомой будто стала, как пух. Зимку попросила требы собрать, и та вернулась быстро с полной корзиной яблок и пирогов в руках — угощение щедрое. В сопровождении челядинки Вейя вышла из горницы, спустилась по тем же полутёмных прохладным переходам, от которых пахло сухим мхом, вышли на крыльцо. Оказалось, такая тишина стояла во дворике, даже челядинок, вечно болтавших о чём-то у колодца и ворот, не видно. Так же было спокойно и за воротами женского стана. Казалось, и не приехало целое полчище хазар и полянов вчера. Но и понятно, ведь сейчас, по словам Рознеги, большая часть из них в гриднице находилась, а остальные попросту ждали, разойдясь по хороминам и дружинным избам, а кто и на реку, хоть набежали тучи на детинец, а парило изрядно, даже ветерка не чувствовалось — что бы и не ополоснуться?
Вейя головой вертела да закусывала губы, унимая волнение, вытягивала шею, осматривая детинец лучше — знать бы где гридница та находиться, куда все мужи сошлись. А на пути, по которому вела Зимка, встречались хлева, житницы и просто хозяйские постройки и общие избы, которых здесь было вдоволь. Пройдя под балками распахнутых берёзовых воротец, вышли ещё в один двор — небольшой, шириной с горницу Рознеги, огороженный высоким частоколом да навесом из тесовых досок, которые закрывали весь двор, только в средине оставалась прореха, куда и поднимался прозрачный дымок. Это и было капище.
Посередине врытые в землю высились деревянные изваяния Перуна — покровителя воинов и народа. Черты его лика вырезанны в дереве так искусство, что казалось, на Вейю смотрят живые глаза, острые, зоркие, разящие в самую душу, даже горло сжало, а по плечам дрожь пробежалась — так внушителен был громовержец. Но была здесь женская покровительница Макош, к которой обращались и мужи, не обделяя вниманием, испрашивая о доле лучшей и жизни долгой да безбедной. К ней-то Вейя и пришла вновь, к матушке-пряхе.
Забрав корзину с требами у Зимки, Вейя отпустила девушку, а той дважды не нужно повторять — скрылась в воротах, спеша обратно к хороминам с подружками щебетать дальше.
Перехватив нелёгкую, как оказалось, корзину, Вейя медленно пошла к каменной длани, ступая по вытоптанной земле, осматриваясь лучше, но к пришлой так и не вышел никто из избы, что стояла прямо за кругом, и из других ворот, которых было здесь несколько. Поди же должна тут водиться хоть какая-нибудь старушка-волхва. Но нет, сколько бы Вейя ни стояла, так, что уже руки начали неметь от тяжести, не появился никто встретить гостью.
Глава 38
Приблизилась к серому камню. На нём уже лежали чьи-то дары — лепёшки, крупы, сладкие лесные ягоды — чем богаты. Вейя выложила щедрое угощенье, повесив на локоть пустую корзину, повернулась к лику богини, отдав поклон низкий до земли. И многое хотелось сказать, выплеснуть, опустошиться, а слова рассыпались, как горох по полу, не соберёшь так быстро. Одно только желала — чтобы отец возвернулся скорее. Хоть бы весть о нём пришла какая — добрая иль худая, да всё лучше, чем неведенье. Об одном только взывала горячо — чтобы вернулась прежняя жизнь, и всё на свои места встало: разбить врага, вернуться в острог родной. Но только, как ни отрицай, Вейя чувствовала, как неуклонно всё менялось, и сама с каждым вдохом другой становилась. Пугало это, пугало то, что стоит хоть отпустить чуток то, что дорого, чтобы всё текло своим руслом, как унесёт её в сторону течение неспокойное, что вокруг неё творится, и назад уж не вернуться. И вроде должна следовать велению Годуяра, к словам его прислушиваться, принять то, что хочет для неё сделать — жизнь устроить, чтоб не бедствовала, чтоб опора хорошая, надёжная, крепкая, но невозможно принять, когда груз на шее ярмом пудовым висит. Как жить спокойно, зная, что могла что-то сделать для отца, а не сделала?
Вейя выдохнула надсадно, подняла взгляд. Тонкие черты богини сохраняли неизменную доброту и тепло, матушка-пряха смотрела всё вдаль. Может, и Вейе так же нужно в будущее своё смотреть, а не цепляться за хлипкую надежду?
Вейя всё стояла, вдыхая чуть горьковатый дым, погрузившись в воспоминания, что накатывали то порывом горячего вечернего ветерка, то крутили в воронке, поднимая с самого дня топкий ил, размывая все мысли, и не заметила, как вернулась Зимка. Вейя удивлённо брови приподняла — её и не просила за ней приходить. Челядинка взволнованная будто чем-то, осматривалась беспокойно. Вейя, покинув священное место, к воротам поспешила, где ждала терпеливо, каждый раз отирая ладошки о повой, будто они у неё потели изрядно, видимо, от старших схлопотала, что не нашли Зимку на месте, ведь только она одна знала, где Вейя.
— Князь Годуяр тебя кличет, — торопливо проговорила челядинка.
Сердце будто застыло, а потом заколотилось тяжёлым молоточком.
— Разве сход закончился?
— Почём мне знать? — скривила губы Зимка. — Никто не выходил, князь Звенимир страву[1] велел собирать.
— Тогда веди скорее, — подтолкнула Вейя челядинку нерасторопную к воротам, по пути набираясь храбрости, да всё равно уверенность раскалывалась, как тонкий хрупкий лёд в первый мороз.
-----------------------
[1] Стра́ва — пища, кушанье.
Глава 39
— Поговаривают, что мастера здешние — кудесники, могут целое городище такое выстроить за одно лето, — всё оглядывая бревенчатые мощные стены гридницы, проговорил Сыгнак так, что слышал его только Тамир, хотя никто сидевший рядом говора их не понимал.
Что говорить — чертог княжеский и в самом деле не хуже каменного городища в Атраке, а то и вровень с чертогом кагана восхищал своей мощью и величием: за высокие бревенчатые стены не пролетит стрела, и так просто тать не проберётся — порубают тут же, едва только на стены заберутся, побьют, как щенят. Детинец, что муравейник: полутёмных ходов и выходов множество, того и гляди заплутаешь, коли не в ту сторону свернёшь. Другое дело, если огнём станет брать враг — полыхнёт всё, не затушить сразу, и от стен могучих останется только горка пепелища. Потому Тамир не видел большого прока в укрытии таком, враг посильнее грянет — сметёт всё с земли. С тем поляне и сражались: как ни пытались осесть крепко да пустить корни глубоко, воздвигая стены выше, но, если налетит лихая беда с клинком острым и стрелами горящими, всё одно покидать насиженное гнездо придётся, спасаться, дальше уходить, сколько леса и какой толщины ни складывай в стены. Но стоит Каручай пока, и народ здесь основательный своим промыслом живёт уж много зим, предаваясь из одного колена в другое.
