Далебор не стал упираться, хоть тот снова его в грязь лицом окунул, не хотел и рядом находиться. Злость всё ещё плескалась в груди. Далебор опустился на лавку, глянув коротко на всё ещё молчавшего Ведозара. «Муж новоявленный, — фыркнул про себя Далебор, сдерживаясь от рвущейся наружу колкости, — завидный жених, нашёлся тут». Да ни к чему перед походом ссору разводить, хоть и очень хотелось, да и не в том расположении духа был Далебор — весь пыл спустил с челядинкой.
— …Думал, что тут где-то прячется… — продолжил князь, — …да до Каручая весть одна дошла. — Далебор напряг плечи, слушая уже со всем вниманием, холодок гулял уже по плечам от того, что и сам, верно, где-то в глубине догадываться начал, в чём загвоздка. — Видели её весечане в отряде Тамира.
Далебор аж брови вскинул, качнул головой, не веря.
— Как же она туда попала?
— И я хотел бы о том знать, что в голову взбрело девке бедовой, — стиснул кулаки Годуяр, хмуря брови, — верно, сама с ним вызвалась, но не могу понять Тамира, зачем она ему сдалась?
— Знамо зачем, — рыкнул Ведозар со своего места, — недаром клевал её весь вечер взглядом, будто коршун.
Годуяр хмуро глянул на Ведозара и тут же на Далебора.
— Оставить её не могу, она мне всё же кровь родная, — выпрямился, плечи расправляя.
— Я поеду за ней, — всполошился было Ведозар, но Годуяр взглядом его тяжёлым, как наковальней, придавил. Уж, верно, лучше бы смотрел за своей ненаглядной, а теперь поздно после боя кулаками махать. Князь на сотника взор переметнул.
— За Полесьем рать хазарская ждёт, там Тамир остановится ненадолго, чтобы силы собрать...
Далебор сомкнула пальцы в замок, плечами повёл. Вот и пришёл его черёд своё брать.
— Возьму отряд небольшой, в обход поеду, через Полесья успею нагнать…
Князь смотрел сурово на сотника, ползая по его лицу взглядом пристальным, всё что-то выискать хотел, и Далебору снова показалось, что догадывается князь о чём-то, задумался, но кинул согласно.
— Только сильно не пыли там, нам ещё вместе воевать.
Далебор на руки свои посмотрел.
— Если возвращаться не согласится? — спросил невольно, глянув на присмиревшего Ведозара, что жевал зло челюстями от того, что не по нутру — вместо него сотник отправится. Да своё он уже упустил, пусть теперь локти грызёт.
Князь молчал некоторое время, а потом выдохнул тяжело.
— Если не согласится, пусть идёт куда хочет, не на привязи же её держать.
Глава 65
Отряд постепенно тонул в раскинувшейся во все стороны степи, как в реку утонул в золотисто-зелёной траве, что доставала до самых брюх лошадей. После дождя стало холоднее намного, носился и порывистый ветер, причёсывая бурьян на холмах, лохматя хвосты и гривы коней, вынуждая ближников навьючивать малгаи, да всё равно вбирать простор полно. Так и хотелось пустить в галоп скакуна и насытиться мощью, что скручивалась в вихре и металась в воздухе, так же буйно, как ветер. Вскоре уже показались и тропки, что лентами тянулись через всю степь, оставленные за это кочевье многими обозами и копытами скота и лошадей, устремляясь к Полесью и городам торговым, но скоро их завьюжит, сравняет белым покрывалом. Куар, верно, продыху не даст, вон как стелются низко по небоскату тяжёлыми облаками, нагоняя хмарь на лица воинов — как бы ни приободрились духом, вступив на землю, где каждый холм знали, под дождь никому не хотелось больше попадать.
Но Тамира волновало не это. И, будто нарочно, Итлар колол своим издевательски-насмешливым взглядом в то время как Сыгнак с отцовской строгой суровостью взирал на него, остальные попусту молчали, изредка поглядывая назад, где оставался среди обоза Арван. С ним Тамир ещё не окончил разговор.
Мысли о пустельге, как бы Тамир всё утро упрямо не занимал себя другими заботами, словно брагой крепкой, что угощал князь Годуяр в своём чертоге, ударяли в голову жаром, каждый раз, как вспоминал, как брал полянку, её гибкое тонкое тело, вкушал сладость с её губ, будто мёд пил с них. Стоило только помыслить об этом, как перед взором её обнажённое тело с белыми округлыми бёдрами, кожей, светящейся как жемчуг, глаза зелёные, топкие, как грозовое небо с золотистыми лучами Куара, волосы мягкие, облепившие плечи и груди, цвета тёплой мягкой глины, запах которых Тамир не мог забыть: трав душных, от которых дурела голова, и, тугое только его одного принявшее нежное лоно… От вида её небольших, как ему нравилось, в ладонь его вмещавшихся грудей с торчащими красными, как маки, сосками, его скручивало всего, так призывно колыхались под его быстрыми толчками, заставляли его сорваться, едва не умереть, прорываться во влажную глубину, слишком тесную для него девственную узость. Дыхание обрывалось где-то в горле, и наливалась кипящим свинцом плоть: от давления в паху, от ощущения ещё не схлынувшего, мучавшего весь путь Тамира возбуждения ему покоя не было. Надо же, чиста была его пустельга, а он и не понял сразу, от разрывавшей в клочья ярости, что с Арваном она пошла. И не думал, что такой гнев его обуяет, ревность дикая, неуправляемая почти багряным всполохом весь ум его застелила, обращая в камень. Груб был с ней, хоть и не хотел этого. Не так хотел, а остановиться уже не мог: его бы раскроило на части от вожделения... Он Огнедаре велел позаботиться о ней и приглядывать. Думал, что пустельга сбежит от него сразу, как только случай повернётся, как только за полог выйдет, пустится без оглядки прочь. Он бы вернул, конечно — не отпустит её теперь ни за что, но храбрая птичка осталась и тем ещё сильнее его распалила. Хорошо, что спряталась от него в укрытии, не дразнила ещё больше, разгоняя по телу и без того горячие волны звенящего желания, что только нарастало и давило до боли. Знал, что поберечь её нужно, ведь приняла мужчину впервые¬ — слишком много раз тяжело ей будет вынести. И всё равно снова взял утром — не мог иначе, от вида её обнажённого тела, как упрямо прикрывалась этими тряпками, сбежать от него пыталась, пока он спал, но он и не спал, слышал всё, как поднялась, шаги бесшумные, чутьём будто звериным слышал, как натягивая рубаху, шурша ею. И не вышло… Тамиру хотелось ещё дышать её запахом, касаться гладкой, как шёлк, кожи, целовать горячие сладкие губы, ласкать, вновь погрузиться в неё… Тамир поводья сжал в кулаки, злясь на себя страшно, что не хозяин своим мыслям и желаниям.
К обеду спустились к узкой речушке Шулуй, бравшей начало на востоке и протянувшейся почти до самых земель полян. Тут и ждала часть хазарского отряда, который Тамир оставил для надёжности, если бы что не так пошло в стане князя. Упреждённые дайчанами, которых Тамир ещё у Полесья отправил вперёд упредить кочевья о возвращении его, уже ждали их. Менгер, правая рука войска Тамира — старший из гунов, хоть и дальний по крови, но приходившийся ему по третьей ветви братом не только по оружию — смотрел на приближавшийся отряд, взор навострив.
— А это кто? — удивился было Менгер, изламывая разлёты тёмных бровей, когда из кибитки выглянула Огнедара, кутаясь в меха зябко, верно, полюбопытствовать, а следом маленькая пустельга, которая, видимо, тоже не удержалась. От вида её кровь хлынула по жилам, опаляя жаром голову. Она обвела взглядом отряд и вздрогнула, наскочив на взгляд Тамира, на лице её чуть бледном не было испуга, только губы плотно, строго сжались, и птичка вновь назад в кибитку нырнула с глаз. — Я смотрю, ты не зазря наведался к полянам, Тамир, — сжал плечо и тряхнул Менгер, — уж не терпится узнать, князь ли тебе такой подарок сделал?
