Снаружи, кажется, стихать стало, а уже вскоре вернулись и Огнедара с Миронегой.
Вейя уткнулась в полотно, сшивая край рубахи, что успела выкроить на одном из привалов. Так и не подняла глаз, сидя у очага за шитьём. Слушала молча тихую беседу девушек. Но каждый раз, когда в разговоре их имя кагана раздавалось, в груди жар разливался. Странно это было, непонятно для Вейи — что творилось с ней? И так до ночи, когда уже света костра стало не хватать, и веки сделались тяжёлыми от утомления, а пальцы, которые Вейя уж поисколола все, болели. Едва только работу свою отложила, как дверь жилища вдруг отворилась, и на пороге появилась хазаринка молодая, коих в селении было не так уж и много среди мужей. Чёрные брови дугами приподнялись, когда она обвела каждую из девушек взглядом, что повернули к ней головы в ожидании.
Глава 70
И всё же её взгляд упёрся в Огнедару. Быть может, среди нас она выглядела старше, хотя немногим отличалась от той же Миронеги, просто была в ней какая-то особая стать, и волосы непослушные волнистые, схваченные лентой на лбу отливали в свете огня медью, притягивали взгляды — Макошь не обделила красотой женской. Неудивительно, что Тамиру она понравилась. Хазаринка что-то сказала на своём, и голос её гулко прокатился по жилищу, заставляя переглянуться в непонимании: что хочет она? И только Огнедара расправила плечи, выдохнула, кажется, вразумила слова неразборчивые, и — надо же? — тоже спросила что-то по-хазарски. Девушка задумалась на миг, но тут же ответила, чуть улыбаясь.
Огнедара повернулась, встречаясь с взглядом Вейи:
— Дочка Барайшира-тархана Алтан, — истолковала она, — Алтан — золото по-ихнему.
Алтан вдруг засмеялась, заставив всех сызнова взгляды на неё обратить в недоумении лёгком, прошла внутрь к очагу, Вейя так и задеревенела вся, сжимая в пальцах тканину, наблюдая за хазаринкой. Теперь в свете огня рассмотрела её лучше.
— Ты рабыня его новая? — вдруг заговорила она по-руси, что Вейя от неожиданности даже слова все растеряла. Кого «его» — это поняла сразу.
Миронега, очнувшись, уткнулась в свою миску с кашей и больше глаз не поднимала, изредка косясь на Огнедару. А та, кажется, тоже изумилась, наблюдая за гостьей нежданной безмолвно.
— Я не рабыня, — ответила Вейя чуть мягче и терпеливее, чем хотела, но, в конце концов, она здесь гостья.
Смотрела прямо, не поднимаясь со своего места, изучая всё больше хазаринку, её черничные глаза, смуглую кожу, маленький, почти детский нос и губы. Две чёрные блестящие косы ужами падали на грудь в россыпи вышивки и украшений разных из бус и оберегов кованых, неведомых Вейе, рубаха её домотканая подвязана таким же ярким тканым ремешком. Молодая совсем, даже, верно, моложе, чем Вейя, миловидная снаружи, но не более — ещё не ушла из неё девичья угловатость.
— Я не хочу тебя обидеть, так говорят, — сказала, перестав мерить взглядом испытывающим, выпрямилась.
— И кто же говорит? — спросила в свою очередь Вейя. И в самом деле, интересно — кто мог передать такое? Или дочка тархана решила сама всё выдумать?
Алтан улыбнулась коротко и опустила взгляд на руки Вейи, так и сжимавшие мягкую ткань, хмыкнула небрежно чему-то, вернула взгляд.
— Если не рабыня, то кто? Украшений должных на тебе нет, что могли выделять тебя от других.
— Да уж чем-то выделяюсь, раз ты сразу ко мне подошла? — отразила её неучтивость Вейя, ощущая, как внутри жар негодования разливался всё больше.
Алтан фыркнула громче, блеснул в глазах холодок, хоть губы по-прежнему в улыбке растянуты. Она отвернулась от Вейи, будто потеряла к ней в один миг всякий интерес, пошла неторопливым шагом по жилищу, осматривая всё, явно показывая, кто тут хозяйка, дочка тархана.
Вейя в немом вопросе глянула на Огнедару, а та чуть брови нахмурила, плечом пожала, мол, пусть ходит, и внимание на то не стоит обращать. Обойдя по кругу, рассматривая чужие вещи, касаясь их скользь, хазаринка вернулась к костру и снова перед Вейей встала, будто другие её мало трогали. Вейя, вновь сохраняя терпение, подняла на неё взгляд, а та прилипла к ней, как паутина — и чего хочет? Переглядки длились, казалось, вечность целую, но и Вейя не собиралась отступать, позволить подвинуть себя. Пусть и чужачка для них, но Вейя вперёд неё родилась, чтобы уступать. Алтан хмыкнула только под нос и, отлепив взгляд, вздёрнув подбородок, пошла к двери. Рядом послышался облегчённый выдох Миронеги, когда хазаринка всё же вышла.
Огнедара качнула головой и поднялась со своего места.
— Алтан своенравная девица, тархан пытался предлагать свою дочь одному из сыновей кагана Ибайзару в жёны.
Вот как? Вейя даже брови удивлённо приподняла, откуда могла Огнедара знать это? Да и то, что у Тамира могли быть браться, даже не задумывалась. А Огнедаре ведомо многое — она почти всю степь объехала, много видела и слышала, вон и речь уже помалу разбирает и говорить сама может. Вейя выдохнула и только тут поняла, что устала сильно. Оно немудрено, после дороги долгой, после ночи бессонной… Скинув одёжу и расчесав волосы, слушая, как шелестит огонь, хоть внутри уже и душно даже было — тепло до самого утра держаться будет — забралась под одеяло стёганное из овечьей шкурки — тонкое, но тёплое. Миронега оставалась всё возле очага, что-то плела из нарезанной тонкими полосками кожи. Огнедара прибралась в жилище, вышла куда-то ненадолго, вернувшись, тоже ко сну начала готовиться. Вейя отвернулась к стене, завешенной кошмой, закрыла глаза, едва только подумала, что Тамир, верно, уже далеко от селения уехал, и какими же долгими будут дни ожидания. Сердце застучало размеренно, жарко, стоило только представить его на своем коне, устремившего к окоёму острый прищур под сведёнными резкими бровями, рассекающий даль. Горячая дрожь пробежалась по спине и горлу. Пережить бы эти дни.
Вейя так и уснула, утонув в тёплом обволакивающем мареве, что приняло её, как заботливая мать, при мысли о кагане, который надежду ей дал.
***
Поутру встала на удивление бодро, даже легко, слыша возню Миронеги возле очага и молчание Огнедары, которое давило больше любых звуков — Вейя её кожей чувствовала. Уж как не переживай, как бы ни натянулось до хруста тетивой напряжение между ними, а хлопоты всё же затянули, ко всему на окраине степи в чужих местах нужно ещё привыкнуть. Потому Вейя поначалу и не выходила, разве только совсем уж по нужде разной, да и за водой ходить не одной Миронеге и Огнедаре, хоть Вейя тоже без дела не сидела: то снедь готовила, то посудины мыла, то стирала, то вновь бралась за меха, теперь уже принимаясь шить тёплую одёжу, которая вскоре сгодится — холода уж близко. Да много ли в стенах просидишь?
Три дня уж к ряду прошли как один день. Разошлись облака, и сырость выветрило мигом, дни по-прежнему жаркими стали, как в Перунов день, что даже не разжигали на ночь очага, чтобы натопить жилище. Вейя потихоньку и выходить стала, только и провожал каждый раз взор внимательный цепкий Тугуркана. Вейе и неловко было перед ним: из-за неё батыр, которому велел Тамир остаться, маялся в селении, когда славу себе наживали где-то на границе земель остальные, но строго по чести выполнял наказ кагана, достойным его считая. Видимо, так оно и было. Вейе не понять пока ещё многого, хоть тот уклад, что царил у степняков, всё же чем-то схожим был с родными устоями. Вейя всё же сторонилась местных, хотя они как будто потеряли интерес к полянкам, особо уже не глазели, свыкшись с такими соседями. Стало быть, им не по первой так, ведь почти Полесье рядом: верно, часто приходилось с теми пересекаться где на дорогах. Оттого и Алтан знала язык руси — неспроста. Её Вейя видела частенько, как только подряжалась за водой идти к реке. Но та благо хоть больше не приходила — и то ладно, видимо, от Барайшира, отца своего, выговор получила — по-другому и не могло быть, судя по той наглости, которую хазаринка показала. Другое дело жена тархана — Цэрэн, женщина приветливая, всегда с улыбкой встречала Вейю тёплой, почти родительской, и Вейя верила ей — дочка, видимо, не в неё пошла. Самому тархану, мужу в летах суровому и строгому, сильному, словно дуб, как и полагается старшему, не до полянок было. Ведь за всем нужно приглядеть в аиле, особенно за своими сыновьями, которые так и норовили помочь девушкам в чём: то воды донести, то дрова нарубленные стаскивали охапками, что уже у жилища целой горой скопились. Даже Тугуркан уже бурчал себе под нос — впору отгонять метлой от порога. Смех да и только. Только по вечерам, когда заботы отходили, вновь накатывала тяжесть, ложилась на грудь глыбой холодной предчувствия чего-то нового, оттого и пугающего, покоя не давая, что Вейю лихорадило и морозило. Грядущая зима страшила. Чем она обернётся для Вейи? Получит ли весточку об отце, а о том, что в Годуч вернётся, и думать не приходилось.
