А утром, как только разлилось блеклое золото на окоёме, разгоняя скучившиеся облака, поднялись в сёдла, покидая место становища, разделяясь как и уговаривалось с провожатыми Барайшира — уж держать их не было толка, следов так и не нашли никаких, и пора бы дальше двигаться.
Шли быстро, Далебор всё вперёд пускал гридней пути изведывать — уже хватило того раза, когда наткнулись на кангалов, теперь каждую сажень взглядом настороженным только мерить и проверять, что нет засады гибельной впереди. Но никаких следов так и не было видно, и оставалось только гадать, в каком направлении ушли тати. Но к полдню за перекатом взгорка тревожно заклубился дым, окрашивая сажей тусклую синеву небосклона, а следом вернулся дозорный, оповестив о том, что впереди разграбленное и сожжённое дотла селение. Как завиднелось оно, Далебор насчитал всего семь жилищ, а это на большое семейство из двух дюжин человек, а может, и больше.
Въехали в занавес дыма, из которого только и можно разглядеть обгорелые столбы да клетки с обугленной кошмой гэров, разбросанные мешки с тряпьём, перевёрнутые телеги. Огнедара платок на лицо накинула, прижимая к носу, чтобы не надышаться гарью, смотрела с мрачной хмуростью, несколько убитых мужей всё же попались по дороге, а вот женщины, если и были, то увезли. С женщиной легче справиться, да и принудить к чему быстрее. Гридни осматривались да переговаривались негромко.
— Не эти ли самые тати здесь похозяйничали? — обернулся к Далебору Гроздан. — Надо разделиться, может, хоть обломок стрелы найдём, — предложил он.
Далебор согласился: по стрелам можно много всего узнать — делают их всяко по-разному. Граздан, разделив гридней, чуть вперёд уехал.
— Слышишь? — проговорила ехавшая чуть позади Огнедара.
Далебор повернулся к полянке, а та уж с седла спрыгнула, бросив лошадь, побежала куда-то к тлевшему гэру.
— Куда ты? — остановить было хотел. — Вот же лиса. — Далебор раздражённо глянул на навостривших уши гридней. — Ждите тут, — велел, спешившись, может, помочь в чём нужно, следом зашагал, прищуриваясь на дым. — Лиса, я за тобой не собираюсь бегом. Что там у тебя? — окликнул полянку, да за густым дымом разглядел её сразу.
Огнедара вышла из завалины, а на руках — Далебор даже опешил, с шага сбившись — ребёнок. Весь в саже, глаза покрасневшие, видимо, от дыма и слёз. Огнедара медленно подошла, прижимая, и с жалостью прозывающей утешала его.
— Только ноши такой и не хватало, — вырвалось само собой, хоть не хотел того говорить Далебор, челюсти сжал.
— Но не бросать ведь… — свела брови в резкой строгости Огнедара, бросив холодный взгляд, такой колючий, что между лопаток продрало зябью, да тут же смягчилась, успокаивая плачущего черноволосого мальца, взлохмаченный немного, весь в земле и траве, чудо что живой остался, от силы пятая зима ему, не для походов долгих, но и не оставить же здесь на смерть в самом деле.
— Доберёмся до первого аила, передадим, пусть соплеменники позаботятся, — сказал, оглядывая лисицу, уже смиряясь. Огнедара кивнула коротко, торопливо соглашаясь и на то. — Тяжёлый, давай, я понесу… — Далебор забрать его попыталась, да только малец, поджав губы, отвернулся.
— Со мной пусть, управлюсь, — отмахнулась лисица.
Далебор только хмыкнул, не спорить же с упрямой девкой.
Уезжать вот так да отставлять стервятникам разным погибших — не по-людски, а потому пришлось задержаться малость, пусть не по обычаям племён хазарских, но всё же не на кормление же зверью — на краду возложили. Огнедара с ношей своей укрылась где-то, верно, кормила находку свою да умывала от сажи — вот нашла себе заботу лиса, но ничего не оставалось, как мириться с тем да терпеть.
Как управились со всем, поднялись в сёдла, не задерживаясь больше, иначе и сами могут наживой стать для блудных татей — тут как на ладони у всех, да и дым, что поднимался ввысь, давно, верно, привлёк многих. Огнедара находку свою к себе на колени посадила, а тот, верно, в седле родился: малой ещё, а держался крепко, умеючи, видимо, с братьями или отцом был всё время, а теперь с бабьей юбкой остался. Далебор старался не смотреть на них, погоняя коня, слишком много места в его голове за эти дни занимала эта рыжая — не к добру, да и не к месту. Пусть катиться к своему хазарину, раз уж ей так неймётся по нём. Да всё равно взгляд то и дело к ним возвращался. Малец не из робких оказался, продержался долго, упрямо цепляясь за гриву лошади, хоть Огнедара его поддерживала, лошадью ловко управляя, да всё же морить усталость начала мальца, чуть покачивалась голова на груди Огнедары и прядки чёрные на округлые белые щёки падали. Пришлось остановку делать раньше времени — уж деваться некуда. Да и вечер приблизился быстро…
— Кто же селение это разгромил? — подсела Огнедара к костру, оставив мальца на шкурах выстеленных спать, бедняга не проснулся даже поесть, голодным так и уснул.
Далебор на полянку взгляд перевёл и невольно даже не узнал её: ушла та строгость суровая, и глаза блестели, хотя, быть может, свет пламени так падал, что взгляд глубже делался и мягче.
— Непохоже, что те кангалы, за такие селения мелкие они бы и не взялись даже, да и не слыхивал, чтобы на своих же нападали, они больше на полян ради железок разных да на торговые караваны охочи — нажива побольше.
Далебор поднялся — похлёбка уж сготовилась давно, снял с огня, да тут вдруг Огнедара подскочила:
— Давай я.
Взяла плошку, принялась черпать ложкой деревянной ароматное варево. Далебор смотрел на неё, возвращаясь на своё место, не веря глазам своим. Оттаяла, или задобрить его хочет, чтобы не бурчал сильно, что мальца за собой таскать приходится? Да как бы то ни было, а видеть то нравилось ему — вот чего не ожидал.
— Что делать станем? Как Вейю найти нам? — примостилась рядом, подавая снедь в руки.
Далебор глянул в свою плошку, где плавали ароматные кусочки мяса, но есть перехотелось. Укол совести вновь кольнул так остро, что невольно потянуло рану. Выходит, своими же руками отдал её, а то, что могли забрать тати, тут уж ясно стало, когда узнал, что Твердята, которому увести Вейю наказал, убит. Ещё эта Алтан! Надо же было ей под руку попасться.
Далебор отставил плошку, а Огнедара отстранилась, погружаясь в свои мысли, глянула на спящего мальца, и такое странное новое чувство заворочалось внутри Далебора, что стало слишком тесно с лисицей находиться. Вперёд качнувшись, поднялся.
— Куда ты? — позвала было Огнерада.
Далебор не стал ей отвечать, за эти дни полянка слишком близко к нему подобралась, зашагал в сторону простора, уходя от костра. Сон вовсе перебился, да и спал ли он за эти дни? Распорядившись средь кметий, кто где дозор будет вести, сам тоже вызвался, хотя отдых не помешал бы, да разве уснуть? Степь дышала прохладой и свежестью. С одной стороны, сурова была к народам она, но с другой — убаюкивала, как в колыбели, и манили просторы, взгляд всё тянулся к догоравшему окоёму, и толкало что-то внутри горячо броситься вперёд, дышать полной грудью.
