— Хорошо, я попробую уговорить Анну Никитишну предоставить вам кухню на некоторое время.
Магдалена даже кивнула, выказывая своё расположение, и удалилась, прикрыв за собой дверь.
Я выдохнула и сползла по спинке кровати. Просто непередаваемое облегчение! Слава Шабашу, вроде бы всё прошло, как надо… Некоторые отлично умеют прятаться. Голос белка откликнулся в голове: «Я её вижу, между прочим!»
Вот как? А я почему не вижу?
— Аксинья, — тихо позвала прапрабабушку, — ты где? Покажись!
— Тут я, — прошелестел голос со смешком. — Время надо, чтобы заклинанье перестало действовать.
— Ну тогда ладно, побудь пока невидимой. А мне надо поискать ужасно вонючее, дымящее и, по возможности, безвредное зелье.
— Зачем?
Зачем-зачем… Затем!
Ещё полчаса я провела в объяснениях, рассказала о проклятье, о заключённом перемирии, о Ромочкиной тяге к пампушкам и о собственной силе, которая пока со мной, но об этом знают только трое. Я не видела лица Аксиньи, но слышала, как она вздыхала согласно или огорчённо. По окончании рассказа «Как тяжело жить ведьме с оборотнями» несколько минут прошло в молчании, а потом раздался тихий вкрадчивый голос прабабки:
— А что если сварить «болотную водицу»?
— Что это?
— Они же тут кошачьей породы, так?
Я ясно услышала смешок и представила Аксинью с кулачком возле рта. Согласилась:
— Ирбисы, ага.
— Если ты попытаешься пронести в дом кошачью мяту, тебя разоблачат и обвинят во вредительстве. А «болотная водица» обладает схожими свойствами. Только в ней нет кошачьей мяты.
— У-у-у…
Кошки под валерьянкой… Это должно быть весело! Я бы посмотрела! Но… Дети…
— Тут двое мелких есть. Не хотелось бы, чтобы их затронуло, — с сомнением ответила я. Аксинья засмеялась от души:
— А на котят не подействует! Ну что, подходит?
— Подходит! А что надо для этого зелья?
— Ряски полгорсти, копытника пучок да меленько покрошенных сердцевинок ромашки обыкновенной, собранных тотчас. Найдёшь?
Копытник у меня есть. Ромашка растёт у забора. Вот с ряской посложнее, но уж какой-никакой захудалый пруд должен быть в этом посёлке! Хотя бы и поискать пришлось, думаю, ч этим проблем не будет.
— Пошли, — подхватилась я с кровати. — Ты когда станешь видимой?
— Немного осталось, — успокоила меня Аксинья.
— Тогда тебе надо переодеться.
Я нашла в шкафу штаны посвободнее и майку с длинными рукавами, чтобы одежда немного напоминала сарафан и рубаху Аксиньи, и положила на кровать:
— Вот, снимай своё и надевай это. Вдруг по дороге случится, я не хочу, чтобы тебя видели в доисторической одежде! Уж лучше врать, что ты моя счастливо найденная двойняшка!
Пришлось, конечно, помочь наощупь, ибо прабабка ругалась непонятными словами, в которых явно слышалась славянская этимология, пытаясь застегнуть молнию на джинсах. И в этот момент уже знакомо звякнули когти по жестяному подоконнику за разбитым стеклом, а стервозный женский голос позвал нервно:
— Юляша! Ты тут?
Я аж присела от неожиданности. Как кошка оказалась за окном? Глянула — а там серый сокол топчется. И глазом смотрит — ведь я знаю этот глаз! Видела уж не раз! У тётки…
— Зараза? Ты зачем птицей обернулась?
Фамильяр тёти Фотиньи, в обычном виде предстающий рыжей кошкой, а теперь — хищной птицей, топтался за окном, подпрыгивая и клекоча от негодования:
— Да впусти же уже меня! Или будешь на улице держать, как почтового голубя ординарного?
Всплеснув руками, я бросилась открывать окно. Зараза впорхнула в комнату, неуклюже развернувшись в полёте, и приземлилась на кровать уже кошкой.
— Страсти-мордасти! — заворчала, яростно вылизывая вздыбившийся рыжий мех. — Скорее, быстрее, молнией! А сервис доставки у нас уже отменили, да?
— Да что скорее-то? — не поняла я. — Тебя тётя послала?
— Так ключ! Клюшка ты, Юлька, хоть и любимица тёткина! Кофр ведь закрыт на ключ! И сундуки твои!
— Ой, точно!
Столько всего случилось за последнее время, что я абсолютно забыла про всё на свете… Ключ, который должен был прибыть отдельно от замков! Тётя не доверилась обычной доставке и послала лично собственного фамильяра. Узнаю, моя тётушка!
— Так давай уже!
— Сначала ты мне скажешь, что у тебя тут происходит, — сварливо огрызнулась Зараза, принимаясь за шерсть на задней лапе. — Не чую сыночка, где он?
— Где-то внизу, наверное, — махнула рукой. — Я же тёте сказала, что появился стихийный фамильяр.
— Ещё и ведьмачьим духом пахнет за версту! Я аж на подлёте почуяла!
— Конечно, пахнет, — съязвила я. — Перед тобой же ведьма!
— Не твоим, клюшка! Чужим!
— Вот всё ты чуешь… — пробормотала. Нет, никому пока не стоит знать, что у меня из зеркала вылезла… предка. Потом, если не удастся её обратно запихнуть, попрошу помощи у клана. А пока…
— Давай ключ и лети обратно, — велела я фамильяру. — Некогда мне в шпионов играть, мне нужны книги и ингредиенты.
Кошка обиженно поднялась с покрывала и выгнула спину дугой. Ишь, сердитая. Ну и пусть. Всё равно фамильяры, даже если они принадлежат матриарху, да пусть и самой Верховной, ниже по иерархии, чем любая захудалая ведьма. Подчиняться обязаны, а там хоть трава не расти. Я протянула руку с настойчивостью, и Зараза полезла лапой за ухо, почесалась. На кровать упал флакончик с каплей настойки ярко-зелёного цвета.
— Так-то сразу, — довольным тоном мурлыкнула я. — Всё, бывай, до встречи.
Зараза не ответила и, подпрыгнув в воздух, обернулась соколом. Нет, белку, конечно, до неё расти и расти. Ну ничего, найду конспект по обучению фамильяров и начну его тренировать. А пока на повестке дня: а) ряска, б) «болотная водица», в) вывод животных войск особой дислокации со двора. Ну, и г) до кучи — прабабку надо возвращать в её время.
— Пошли, Аксинья, — тяжко вздохнула я, поискав свою гостью. Джинсы и майка, оказавшись на прабабке, мгновенно исчезли под действием заклинания. Зато сарафан с домотканой рубахой появились и теперь лежали на кровати. Подумав, я убрала их в шкаф. Нечего всем на них смотреть.
— Иду, иду, — отозвалась Аксинья. — Какая милая и умная кошка! Хотела бы я такого фамильяра…
— А у тебя нет? Сколько же тебе лет?
— Да уж осьмнадцать стукнуло, — вздохнула невидимка. — Жду посвящения. Ждала, то есть… Теперь даже не знаю, как быть. Шабаш без меня пройдёт. Отправила бы ты меня поскорее, а?
— Я работаю и над этим, — соврала с тяжелым сердцем. — Всё в своё время.
