Спустившись по лестнице на первый этаж, я попала на кухню. В большом помещении было светло, но душновато. Что-то варилось, что-то жарилось, что-то тушилось. С любопытством я принялась разглядывать драконью плиту, которая была похожа одновременно на печь и на шкаф. На ней стояли чугунки, из которых валил пар, а запахи витали довольно-таки приятные — мясные и овощные. Слава богу, никаких сороконожек!
В остальном, всё было так же, как и на любой кухне в любом из миров. Поварихи — одна толстая, вторая худенькая — суетились, очищая гигантские, мне по грудь, фиолетовые морковки от толстой шкурки. Третья драконица, морщинистая и уютная, как нянюшка Пушкина, вся в светлых кудряшках и в рюшечках на одежде, ловко щёлкала зубами маленькие продолговатые орешки, плюя шелуху в ладошку.
При виде меня все три синхронно присели в книксене, приняв парадное воплощение, на что я уже почти машинально ответила тем же, а потом та самая третья прищурилась и всплеснула руками, воскликнув радостно:
— Эсси Майаранелла! Не могу поверить, что дожила до того дня, когда снова увижу вас! Моя ж вы жабонька!
От такого нежно обращения я даже зависла на пару секунд, потом поинтересовалась осторожно:
— А вы кто? Потому что я вас не помню.
— Ох, да куда же вам помнить-то?! Садитесь вот сюда, ваше величество, моя ж вы жабонька миленькая! Ах как выросли! Как вытянулись! А ведь были такой малюсенькой, такой пухленькой… Не могу поверить!
Меня усадили за широкий стол из спаянных толстых листьев, передо мной тут же появилось блюдо лепёшек, кубок с чаем, какие-то белые шарики, похожие на Рафаэлло, такие же чёрные и ярко-малиновые. Мне сунули в руку нечто вроде персика наощупь, а на вид — чистый баклажан. Морщинистая старушка уселась напротив, сложив руки у груди и умильно улыбаясь, а я снова спросила:
— Так кто же вы? Мы раньше встречались, когда я была маленькой?
— Ох, Виуз! Я же ваша нянюшка, Пелте! Вот как вы родились, прямо в пелёночке мне вас дали — вот такусенькую, — драконица отмерила ладонями расстояние сантиметров в пятнадцать, что само по себе было невозможным, и продолжила, глядя на меня добрыми счастливыми глазами: — А матушка ваша всё хотела вас отобрать, всё хотела сама да сама! Да батюшка ваш не позволил, а и после смеялся да говорил — ты, душа моя Анастасиелла, точно последняя служанка, разве же можно королеве самой ребёночка пестовать?
В моей душе словно сошла лавина из снега, который лежал там долгое время. Стало жарко и душно, дым и пар защипал глаза, и я вцепилась зубами в баклажано-персик, чтобы не расплакаться. Неужели через столько лет я, наконец, узнаю, какими были мои родители, любили ли меня, заботились ли обо мне?
Глава 21. Сказ о том, как Маша крылья обрела
Может быть, это и есть ощущение дома — когда тебя любят просто так, просто потому, что ты Маша, дочь Вестеларонида и Анастасиеллы, что тебя видели маленькой и нянчились с тобой?
Во всяком случае, нянюшка Пелте меня обожала. Я сидела на кухне, вдыхая аромат горячего чая, наслаждаясь вкусными шариками «бига», как их назвали кухарки, и слушала рассказ о маме с папой.
— А любили друг друга… Ой, и словами не описать! Никуда его величество без своей Настеньки не мог! И она с ним верхами, матушка ваша, на шаиди вскочит, гарцует и кричит: «Я повелительница курей!» А что за кури такие — разве ж известно? Веселушка была…
Улыбка надолго поселилась на моих губах. Повелительница курей… Смех и грех! Походу, характер у меня мамин — я бы тоже так сказала. Если бы осмелилась оседлать гигантскую курицу.
— А уж когда ваша матушка объявила всем, что скоро подарит королевству наследника, его величество носил её на руках! С прежней-то королевой, приснопамятной и весьма уважаемой эсси Шабарикой, всё никак не могли дождаться ребёночка, а вот с вашей матушкой так-то сразу, быстро вышло…
В моём воображении я видела маму — такую молодую, такую счастливую, и папу, который гладил её животик и разговаривал со мной, рассказывал мне сказки на ночь, даже не зная — слышу я его или нет.
— А уж как она, эсси Анастасиелла, кричала, когда вам пришёл срок вылупиться! И всё на незнакомом языке, и всё так яростно! Уж все поняли, что ругалась! На батюшку вашего… Уж потом он нам объяснил, что хотела, чтоб вы появились на свет в её мире. А как кричала…
— Ты бы, Пелте, поменьше об этом, — толстая кухарка поставила передо мной блюдо с круглыми белыми яйцами вкрутую, нарезанными пополам и политыми красноватым соусом. — Не надо её величеству о таких подробностях знать.
Красноречивый взгляд её, брошенный на нянюшку, заставил меня рассмеяться:
— Спасибо за заботу, но я прекрасно знаю, что мы, женщины, рожаем детей в муках и боли!
— Вот как, — растерялась кухарка. — У дркониц-то как-то без боли… Вылупился, и вот он, младенчик.
— А как ваша матушка вас кормила — и вспомнить смешно! — снова вступила нянюшка, сменив тему. — Мы-то младенцев кормим яичной кашкой, а она вам всё грудь пихала…
Я смеялась, не переставая, а женщины смотрели на меня странными взглядами. Усилием воли превратив смех в кашель, откусив кусочек лепёшки и следом запихнув половинку яйца, я спросила с набитым ртом — да, невежливо, но этикет меня уже достал в край:
— А что с ней случилось потом? Ведь как-то она оказалась в своём мире вместе со мной!
Нянюшка покачала головой, разглаживая финтифлюшки на переднике, не глядя на меня:
— К сожалению, это знает только эсси Анастасиелла. Его величество Вестеларонид тогда был болен — инфекция кожи подкосила его буквально в несколько лунных оборотов, и после его смерти…
— Ох, трагедия, какая трагедия… — вздохнула кухарка, а худенькая поддакнула молча.
— …эсси Анастасиелла исчезла однажды ночью вместе с вами. Искали вас, искали, а не нашли. После уж эсси Емезида велела прекратить поиски, ну и приняла трон, больше некому было…
Да уж, конечно, некому… Мама-то исчезла, наверняка, унесла меня в наш мир, чтобы случайно никто не подвинул очередь на наследство. Боялась. А может, просто не смогла жить там, где уже не было папы… Может, сердце ей подсказало…
Резкая боль пронзила мою грудь. Будто кто-то уколол длинной иголкой. И страх ввинтился в голову, животный страх, какого я никогда раньше не знала. Что-то случилось? Что-то случится? Где? С кем? Господи, только этого мне и не хватало! Схватившись за грудь, я выпрямилась, словно злые силы воткнули кол в позвоночник, а потом ужаснулась.
Ведь я оставила Некса в спальне!
Бросив недоеденную лепёшку, подхватилась из-за стола и крикнула уже в дверях:
— Спасибо за завтрак!
Я неслась по коридору, как сумасшедшая гончая собака, а сердце колотилось так, что грозило выпрыгнуть из груди. Господи, только бы он был там, только бы спал спокойно и ничего не произошло, пока я лопала на кухне и слушала старую няньку… Господи, пожалуйста!
