А теперь представьте, насколько нервной была работа кладбищенского сторожа. Он был обязан обходить свежие захоронения и через окна в гробах вглядываться в лица покойников – вдруг кто-то из них ожил? Колокольная система оповещения часто ложно срабатывала – разлагаясь, тела естественным образом меняли свое положение.
Эдгар По называл погребение заживо самым чудовищным из всех ужасов, «какие выпали на долю смертного». Страх По был тесно связан с летаргическим сном, состоянием мнимой смерти, при котором, как считал писатель, «исчезают все явные признаки жизни, но… не исчезают совершенно, а лишь прерываются». С точки зрения современной медицины это не более чем широко распространенное заблуждение, поскольку летаргии присущи постоянная усталость, сонливость, медлительность, она вызвана стрессом или недостатком сна. При этом у страдающего летаргией жизненные процессы в организме никогда не исчезают полностью: может замедляться сердцебиение, дыхание становится еле уловимым, но хорошо прощупывается пульс, никуда не девается артериальное давление, и кожа не меняет цвет.
В крайне редких случаях пульс действительно становится нитевидным, дыхание – прерывистым, а кожа – бледной. Но даже при таких внешних признаках спутать живого с мертвым невозможно, если тщательно обследовать больного. Поэтому описание того, как врачи подносили к губам впавших в летаргический сон зеркальце, и оно не запотевало, пульс не прощупывался, а человек внешне походил на труп, – скорее художественный вымысел, нежели реальный факт.
В ХХ веке кладбищенский сторож обходил свежие захоронения и через окна в гробах вглядывался в лица покойников – вдруг кто-то из них ожил?
На протяжении всего времени – от античности до Средневековья, эпохи Возрождения и наших дней – из уст в уста передавались страшные истории о заживо погребенных или очнувшихся во время собственных похорон людях. Очевидно, подобные рассказы возникли не на пустом месте, и кто-то действительно мог стать жертвой ошибки неквалифицированного врача, но не стоит сваливать вину лишь на докторов.
Некоторые пытались (и пытаются до сих пор) доказать, что случаев погребения заживо в прошлом было так много, что едва ли не впору говорить о настоящей эпидемии обмороков и летаргических снов. В 1801 году в Санкт-Петербурге вышла книга врача Иоганна Георга Давида Еллизена (1756–1830) «Врачебные известия о преждевременном погребении мертвых», в которой медик приводил более пятидесяти, как он полагал, достоверных случаев, когда мертвыми признавали живых людей, страдавших истерическими припадками, горячкой, судорогами, сонной болезнью, обмороками, отравившихся угарным газом, потерявших сознание при сильной кровопотере и т. п. И если врачи XVIII–XIX веков допускали серьезные ошибки и признавали мертвыми тех, кто подавал хотя бы слабые признаки жизни, вполне логично предположить, что кого-то из этих несчастных действительно могли положить в могилу живым. Из-за невозможности установить подлинность сообщений, в которых идет речь о случаях летаргии, будем считать, что хотя бы часть дошедшей до нас информации об оживших трупах достоверна. Но будьте уверены – без известных личностей, приложивших руку к популяризации феномена похороненных заживо, если можно так выразиться, здесь точно не обошлось.
В 1344 году в возрасте сорока лет скончался известный итальянский поэт Франческо Петрарка. Однако незадолго до того, как его тело должны были предать земле, поэт внезапно очнулся и после этого прожил еще три десятилетия.
О страхе Эдгара По однажды проснуться в гробу мы уже вспоминали. Аналогичной фобией страдал и Николай Гоголь. В 1845 году, за семь лет до своей смерти, писатель составил завещание с просьбой не хоронить его до тех пор, «пока не покажутся явные признаки разложения». Объясняя свое решение, Гоголь писал: «Упоминаю об этом потому, что уже во время самой болезни (он перенес малярийный энцефалит. – А. К.) находили на меня минуты жизненного онемения, сердце и пульс переставали биться».
Поскольку писатель относил себя к людям, предрасположенным к приступам летаргии, он посчитал необходимым предпринять все возможное, чтобы не испытать страха, так реалистично описанного в своем рассказе Эдгаром По. Панический страх писателя быть похороненным заживо породил легенды о том, что во время эксгумации его останков в 1931 году голова Гоголя была повернута набок. Утверждалось, что, проснувшись в гробу, Николай Васильевич в приступе паники безуспешно пытался выбраться из могилы.
В 1946 году на эксгумации Гоголя присутствовал писатель Владимир Лидин.
Спустя 15 лет после вскрытия захоронения он вспоминал: «Вот что представлял собой прах Гоголя: черепа в гробу не оказалось, и останки Гоголя начинались с шейных позвонков: весь остов скелета был заключен в хорошо сохранившийся сюртук табачного цвета; под сюртуком уцелело даже белье с костяными пуговицами; на IX (ногах? – А. К.) были башмаки, тоже полностью сохранившиеся; только дратва, соединяющая подошву с верхом, прогнила на носках, и кожа несколько завернулась кверху, обнажая кости стопы. Башмаки были на очень высоких каблуках, приблизительно 4–5 сантиметров, это дает безусловное основание предполагать, что Гоголь был невысокого роста. Когда и при каких обстоятельствах исчез череп Гоголя, остается загадкой. При начале вскрытия могилы, на малой глубине, значительно выше склепа с замурованным гробом, был обнаружен череп, но археологи признали его принадлежавшим молодому человеку».
К сожалению, из-за сумерек Лидину не удалось сфотографировать останки Гоголя, но писатель не ушел домой без «сувенира», позаимствовав у покойника кусок сюртука. Впоследствии он отдал ткань переплетчику, который вставил ее в футляр первого издания «Мертвых душ». Лидин пересказал услышанную им легенду о том, что в 1909 году, во время реставрации могилы Гоголя, монахи Данилова монастыря по заказу купца Алексея Бахрушина, известного коллекционера театральной старины, извлекли из гроба череп писателя. Однако свидетельство Лидина о пропавшей голове Гоголя весьма сомнительно и не находит официального документального подтверждения. Сам же он в 70-х годах рассказывал о том, что череп писателя находился в могиле, но был повернут на бок. В этом нет ничего удивительного: в процессе разложения кости отделяются друг от друга, поэтому череп действительно мог изменить свое положение. Впрочем, не стоит беспокоиться за Николая Васильевича – он умер до похорон. По воспоминаниям скульптора Николая Рамазанова, который делал посмертную маску Гоголя, на теле писателя уже к тому моменту имелись характерные признаки разложения.
Но вернемся к погребенным заживо. Мы говорили о XVIII и XIX веках, а что же век XX? К середине 1930-х годов прекратилось производство безопасных гробов. Медицина уже была способна отличить мнимого покойника от настоящего. Практика вскрытия тел умерших и кремация исключали возможность прижизненного погребения. Истерия вокруг преждевременных похорон постепенно сошла на нет… Но тафофобия, судя по всему, вещь живучая. В отличие от тех, кто ею страдает.
Советский инженер Гвидо Бартель в своей брошюре 1925 года, посвященной кремации, писал: «Все кремационные законы, предусматривая возможность сжечь лицо, уснувшее летаргическим сном, или же умерщвленное насильственно, требуют, чтобы сжигание имело место не ранее 72 часов с момента смерти, то есть не раньше, как через трое суток… Для лиц, которых преследует эта ужасная мысль быть заживо погребенными, требование о предоставлении медицинского удостоверения, с одной стороны, и 72-часовой промежуток с другой, должны произвести сильно успокаивающее действие, тем более что даже в случае более продолжительного сна их успокаивает сознание, что в раскаленной температуре кремационной печи смерть наступит в одно мгновение, и не придется испытать тех жесточайших мучений, которые при подобных обстоятельствах имели бы место при обычном земляном погребении».
