Но Пупсик умудрился пробежать между его ног, а затем, чуть не попавшись в руки Наташе, снова дал дёру вдоль берега.
– Сто-о-ой!
Я стёрла слезу, выступившую от смеха.
– Этот пёс, похоже, не даст здесь никому скучать, да? – Сказала мама, подойдя и обняв меня за плечи.
– Похоже, что да. – Отозвалась я.
– Я держу его! Держу! – Крикнул Вовка.
И прихватил, наконец, Пупсика за вертлявую задницу.
В другой раз пёс непременно бы цапнул его, но тут ему, видимо, не хотелось выпускать добычу из зубов, и он просто извивался и дёргался, надеясь выбраться. Надо отдать должное, мой брательник держал его крепко: не зря всю юность он отдал волейболу.
– Что ты жрёшь? Что ты жрёшь? – Склонилась над псом Нина.
И йорк начал жевать быстрее – чтобы не отобрали.
– Что это? Что за ерунда? Фу-у-у! – Подруга всё-таки вытащила из его зубов кусок чего-то непонятного, коричневого и мохнатого. – Уэ-э-э! – Сморщилась она. – Я не знаю, то ли это чьи-то экскременты, то ли дохлая мышь… или рыба? Мне плохо, фу-у-у!
– Пойдём, покажу, куда можно выкинуть эту гадость, и где вымыть руки. – Сказал Вовка, отпуская пса и указывая в сторону кафе.
– Бе-е-е, мерзость! – Простонала Нина, вытягивая руку, чтобы не смотреть на «добычу». – Меня сейчас вырвет!
Пупсик увился за ними, подпрыгивая и пытаясь забрать обратно свою «прелесть».
– Фу, малыш, фу! Нельзя!
Они направились к умывальникам, а Наташа крикнула:
– Ну, что, кто идёт купаться? – И стала стаскивать с себя платье. – Ты идёшь, Макс?
– А, давай. – Улыбнулся он и тоже стал скидывать одежду.
– Я пас. – Ответил папа, остановившись на линии берега.
Я смотрела, как Радов оголяется, и просила своё бедное сердце не стучать так громко, чтобы мама не услышала.
Да, Макс и раньше был хорош собой, а теперь и вовсе стал неотразим. Его жилистое, загорелое тело смотрелось шикарно в закатных лучах. Мышцы наливались силой при каждом движении, а тонкий крестик на серебряной цепочке и черные плавки оставались идеальными украшениями для его крепкой фигуры после того, как он избавился от всей остальной одежды.
Радов дёрнул плечами, точно атлет, который разминается перед стартом, и я сглотнула как раз перед тем, как он обернулся ко мне и с усмешкой крикнул:
– Ты идёшь, Колючка?
Ну, вот, ещё одно моё прозвище. «Давай, расскажи о всех!»
– Нет! – Ответила я, отрицательно махнув рукой.
– Опять трусишь? – Он поднял бровь.
Чёрт, Гадов снова бросал мне вызов.
– Я пойду позже. – Заверила я.
– Трусишка! – Рассмеялся Макс, развернулся и побежал к воде.
Наташа мелкими шажочками бросилась его догонять. Над тёмно-синими волнами поднялись брызги, а у меня всё никак не получалось отвести от них взгляд.
– Почему ты не пошла с ними? – Спросила мама.
– Подожду Нину. – Тихо ответила я.
Не объяснять же ей, что я была не в силах раздеваться прямо перед ним, прямо на его глазах?
– Так ты мне скажешь, что такое стряслось?
– В смысле? – Я обернулась к ней.
У меня перехватило дыхание.
– В тот день, когда ты уезжала от нас, у тебя было точно такое же лицо, как и сейчас, Карина. Что случилось?
Её глаза наполнились искрами тепла, и я поняла, что часть правды мама точно заслуживает знать.
– Мы расстались с Яном, мама.
Её лицо вытянулось.
– Ох… Почему? – Она нахмурила брови.
Я пожала плечами:
– Потому, что он, кажется, любит другую.
– Дочь, мне так жаль… – Мама протянула руку и сжала мои пальцы в своей ладони.
– Мне тоже, но я в порядке. Честно. – Кивнула я.
– Надеюсь, ты сказала ему, что он козёл? И что он ничтожество, и что твой папа отрежет ему его жалкое хозяйство садовым секатором?
– Конечно, мам. – Улыбнулась я.
Она погладила меня по волосам и прижала к своей груди:
– Ну, ничего. Всё будет хорошо. Всё забывается, дочь. Ты знаешь, я рада, что ты мне всё рассказала. Ты ведь знаешь, что можешь рассказать мне абсолютно всё?
«Увы, нет. Кое-что может сломить тебя, мама».
– Да, конечно.
– Вот и хорошо. – Она поцеловала меня в лоб.
Её пальцы продолжали перебирать мои волосы.
– Солнышко, ты что, покрасилась? – Мама замерла, отстранилась и ещё раз погладила мои пряди.
– Да, мам, нравится?
– Больше не ходи к этому парикмахеру. – Строго сказала она. – Свой цвет идёт тебе больше.
– Но это и есть мой цвет.
– Конечно же, нет. – Улыбнулась она и поцеловала меня в лоб. – Мама всегда лучше знает.
Вот поэтому я и не поделилась с ней самым главным.
Даже не представляю, что было бы, не будь у нас Вовки: в детстве он косячил так мощно, что у мамы не оставалось ниакаих сил ругать меня, всё уходило на брата.
А вот, кстати, и он.
Вова с Ниной возвращались из кафе, о чём-то весело смеясь. В руке у брата была бутылка, а в ногах вился неугомонный Пупсик.
– Тебе же врач запретил пить больше одной бутылки, сынок! – Обратился к нему папа.
– Какой врач? – Опешил Вовка.
– Я. – Выхватил у него бутылку отец.
– Но ты же ветеринар, пап. – Надулся брат.
– Не спорь с отцом, щенок! – Сказал тот, победно рассмеялся и отхлебнул из бутылки.
– Ну, па-а-ап!
Но отец уже обошёл его и направлялся к нам:
– Снимай подгузник и марш в воду! – Бросил он ему через плечо.
Они ещё немного попрепирались, а затем Вовка скинул одежду и побежал к морю вслед за остальными.
– Вот почему я люблю дом… – Негромко произнесла я.
– Иди к ребятам. Искупайся. – Подтолкнула меня мама. – Вода всегда лечит.
– Карина, ты идёшь? – Позвала меня Нина, остановившись на полпути к воде.
– Конечно, идёт. – Мама взяла у меня сумку. – Давай, шевели батонами, Зимина!
– Иду! – Крикнула я, быстро сорвала с себя платье, закрутила волосы в узелок и понеслась навстречу веселью и солёным морским брызгам. – А-а-а-а!
Глава 23
Я услышала, как брат говорил по телефону про утёс.
Кажется, они с Максом решили пойти туда вечером. Конечно же, с девчонками – в этом я даже не сомневалась. Вовка давно забросил велосипед и прочие пацанские развлечения, теперь он старательно брился – точнее, мучил по полчаса каждое утро свой гладкий юношеский подбородок острой бритвой в надежде, что там, наконец, проклюнется долгожданная щетина, затем придирчиво и старательно гладил свои шмотки, начищал добела кроссовки и обильно одеколонился папиным одеколоном перед своими гулянками.
