За этой борьбой Давида с Голиафом пристально следили многие британцы, в том числе и Миртл. «Россия что-то задумывает. Остается только гадать, чем закончатся эти конвульсии цивилизации», – записала она в день, когда Советский Союз начал военные действия. 4 декабря она добавила: «Как мужественно финны противостоят России; надеюсь, что это маленькое государство не даст себя уничтожить». Запись, сделанная через четыре дня, гласила: «Уверена, что сегодня финны торжествуют. Они наносят большой ущерб большевикам, и я очень надеюсь, что не пустят их к себе». 13 января пришло известие, что финны наголову разбили советскую 44-ю дивизию
[45]. «Я всегда считала себя мягкосердечной, – писала Миртл, – но сегодня не скрывала своей радости».
Однако подавляющее господство русских позволило им переломить ход войны; в Британии и Франции зазвучали требования об оказании Финляндии военной помощи. Но шведы и норвежцы, не желая давать ни Германии, ни Советскому Союзу повод к нападению, отказались пропустить союзников через свою территорию, так что финнам пришлось начать мирные переговоры. 12 марта был подписан формальный мирный договор, по условиям которого страна уступала территории гораздо бо́льшие, чем до начала конфликта предлагал ей Советский Союз.
Ко всем проблемам короля добавились еще и отношения с бывшим Эдуардом VIII, теперь герцогом Виндзорским, которые усложнялись день ото дня. Берти, как звали короля домашние, вырос в тени старшего брата, известного под именем Дэвид. Почти все время они проводили вместе; родители всегда существовали где-то в отдалении, и не было ничего странного в том, что братья очень сблизились. Но это были отношения неравных: Дэвид, старший, верховодил Берти и еще более младшими Мэри, Генри, Джорджем и Джоном, указывая каждому, что делать. «Я всегда мог руководить Берти», – писал он в автобиографии. Со временем его влияние становилось все сильнее, и это очень тревожило Генри Ханселла, воспитателя мальчиков. «Поразительно, но присутствие одного действует на другого как красная тряпка», – отмечал он
[46].
Братья не просто соперничали. Дэвид был не только старше, но симпатичнее, обаятельнее и веселее, чем Берти. Оба мальчика прекрасно знали с самого детства, что однажды старший из них станет королем. К Берти судьба не была столь благосклонна. Умственные способности у него оказались весьма средние: на выпускных экзаменах в Королевском морском колледже он оказался шестьдесят восьмым из шестидесяти восьми. Подростком он страдал от проблем с пищеварением и был вынужден носить шины, потому что ноги у него сходились в коленях. Мало того: он родился левшой, но, как было принято тогда, его переучили на правую руку. И в довершение всего Берти начал заикаться, особенно в присутствии отца, который, когда сын выдавливал из себя слова, бросал: «Жми!» Звук [к] – например, в слове «король» – давался особенно сложно и был настоящей проблемой для человека, родившегося в королевской семье.
Во взрослом возрасте будущего Георга VI никто не назвал бы блестящим собеседником, хотя за ним, бесспорно, признавали трудолюбие и развитое чувство долга. Нэнси Митфорд называла его «скучнейшей личностью», а историк искусства Кеннет Кларк вынес королевской чете совсем уж беспощадный приговор: «Она не намного лучше, чем хозяйки деревенских поместий, а король, пожалуй, даже похуже»
[47]. С Эдуардом VIII было трудно тягаться. «Альберту Хорошему понадобится не один год, чтобы стать такой же легендой, как брат», – предсказывал член парламента, литератор Гарольд Николсон, своей жене и соавтору Вите Саквилл-Уэст в день отречения в декабре 1936 года
[48].
Решение Эдуарда VIII отказаться от престола конечно же изменило отношения братьев. Ведь младший брат не хотел становиться королем. Вовсе даже не собирался! Потом королева Мария рассказывала Николсону: «Он был очень привязан к брату, и конституционный кризис буквально выбил его из колеи. Целый час он плакал у меня на плече… вот здесь, на этом самом диване, когда понял, что ему придется занять место брата»
[49]. Его жену такая перспектива поразила ничуть не меньше, и не только потому, что она испугалась бремени, которое ложилось на мужа, но и потому, что в ее жизни все теперь радикально менялось. Когда в 1923 году, почти через три года после знакомства, Елизавета Боуз-Лайон все-таки согласилась выйти замуж за герцога Йоркского, она рассчитывала на спокойную частную жизнь. Ее муж категорически не хотел становиться королем, содрогаясь от одной мысли о публичных выступлениях, а ведь они составляют неотъемлемую часть обязанностей любого монарха. Лог прекрасно это понимал, и своими глазами видел, как нервничает король, готовясь к коронации и к речи, с которой в тот же вечер он должен был обратиться по радио ко всей империи.
Испуг, пережитый королем, когда старший брат буквально вытолкнул его на общественную сцену, во многом объясняет неприязнь, установившуюся потом между ними. Королева, в свою очередь, невзлюбила Уоллис Симпсон, так что в королевской семье ее стали называть между собой «миссис С.», или даже просто «та женщина». Эти чувства подпитывались еще и переживаниями из-за вреда, нанесенного монархии отречением.
Бывший король и сам порядком осложнил себе жизнь, страдая, что родная семья не спешит удовлетворять его все более дерзкие финансовые претензии, гневаясь на унизительное, как ему казалось, обращение с его обожаемой женой. Она получила высший для британского благородного сословия титул герцогини, но король запретил как называть ее «ваше королевское высочество», так и принимать при дворе. Прочие поступки герцога тоже не сблизили его с младшим братом, а последней каплей стала поездка в нацистскую Германию в октябре 1937 года на встречу с Гитлером. При виде бывшего британского монарха, пусть и неохотно, но вскинувшего-таки руку в нацистском приветствии, кровь буквально стыла в жилах. Мало того, в умы руководителей рейха могла запасть соблазнительная мысль получить в лице герцога потенциального союзника, и это сказалось на отношении к нему обеих сторон конфликта.
Начало войны, о котором герцог с герцогиней узнали в своем доме в Антибе, могло бы стать поводом к примирению и возможностью излечить раны; но нет, отношения братьев дошли чуть ли не до разрыва. Перед королем, да и перед правительством, встала еще одна щекотливая проблема. Герцог, оставаясь фельдмаршалом, адмиралом флота и маршалом Королевских военно-воздушных сил, горел желанием послужить своей стране. Но вот в каком качестве? Через несколько дней они с герцогиней отправились в Британию, чтобы попытаться решить этот вопрос; бывший Эдуард VIII впервые возвращался на родную землю после того, как в декабре 1936 года покинул страну. Король предложил послать за ними самолет; они настаивали, что прибудут на эсминце. Королевская семья не без трепета ожидала появления герцога, а особенно герцогини. «Что нам делать с миссис С.? – спрашивала у королевы Марии королева
[50]. – Я лично не желаю ее принимать, хотя ведь все зависит от обстоятельств. А вы, мама, как к этому относитесь?» Ответа королевы Марии мы не знаем, но наверняка она тоже противилась этой идее. Сильно переживал и герцог. «Не знаю, что из всего этого выйдет, – признавался он жене, когда эсминец входил в гавань Портсмута. – Война должна бы соединять все семьи, и даже королевскую. Но не уверен, не уверен…»
[51]
