На первых порах этому решительно воспротивился Черчилль; он своими глазами видел жалкое состояние французской армии, но не оставлял надежды, что она все-таки развернет контратаку против немцев. Напротив, Горт, командующий британскими экспедиционными силами, очень мало верил в возможности своих союзников и предупреждал военный кабинет, что его подчиненным, возможно, придется с боями отступать к Дюнкерку, единственному порту, которым еще можно было воспользоваться. На заседании 20 мая Черчилль дал предварительные указания Адмиралтейству «подготовить значительное количество небольших судов для следования в порты и бухты на побережье Франции».
В последующие дни союзные силы оказались втянутыми в жестокие уличные бои. «Штуки», пикирующие бомбардировщики «Юнкерс Ю-87», обстреливали их с воздуха, а британские и французские военные суда, стоя в опасной близости к берегу, выпускали снаряды по немецким моторизованным колоннам, передвигавшимся вдоль побережья. Взрывы сотрясали воздух, саперы-подрывники уничтожали мосты и другие сооружения. В воздух поднимались столбы черного дыма. 23 мая началась эвакуация Булони; за два дня вывезли около 4300 человек, но оставили примерно 300. При этом выводить войска из Кале даже не пытались. Французы гневно твердили, будто Британский экспедиционный корпус только и делал, что готовил свое отступление в Англию, но 3000 британцев и 800 французов, запертых в городе, получили приказ остаться и вести бои. Без боеприпасов и воды они тут же были смяты. 24 мая неожиданно стало легче: две немецкие армии стремительно двигались на Дюнкерк, как вдруг Гитлер приказал их передовым частям остановиться на три дня. Бо́льшая часть французской армии пока еще сражалась, и он стремился сохранить боеспособность немцев для наступления на Париж. И кроме того, немцы, видимо, не понимали, сколько именно британских военных они прижали к побережью.
Обстановка еще больше осложнилась, когда вслед за падением Голландии перестала существовать бельгийская армия. В день радиообращения короля к империи его бельгийский «коллега» Леопольд III (считавшийся главнокомандующим армией своей страны) проводил последнее совещание со своими министрами, которые собирались ехать во Францию и действовать там в статусе правительства в изгнании. Министры уговаривали Леопольда присоединиться к ним. Король отказался, настаивая, что должен «разделить судьбу своих войск», и 25 мая, убедившись, что дальнейшее сопротивление бесполезно, согласился на условия капитуляции. Из своей штаб-квартиры в Брюгге он написал Георгу VI, объясняя мотивы своего поступка. Король пришел в ужас: он сразу понял, какие катастрофические последствия это может иметь для английских сил, запертых во Франции. «Сильнейшее потрясение, ведь эвакуация британцев теперь будет почти невозможна: с трех сторон нас окружают немцы», – писал он
[69].
На следующий день, в воскресенье, было решено начать операцию «Динамо». Утренние газеты, выходившие под контролем военной цензуры, трубили о военных успехах союзников, но было очевидно, что перспективы британских экспедиционных сил незавидны. По требованию короля был объявлен день всеобщей молитвы, во всех церквях страны прошла специальная служба; в Вестминстерском аббатстве ее посетили король с королевой, королева Вильгельмина и Черчилль. Король отправился в поездку по базам ВВС, чтобы наградить пилотов, участвовавших в бомбардировках Германии, но все время думал о сотнях тысяч их боевых товарищей, заблокированных во Франции. «Неотступная мысль о потере Горта и его людей, всего цвета и молодости нашей страны, солдат и офицеров, составляющих хребет армии, – невыносима», – записал он в дневнике
[70]. В тот же вечер, без трех минут семь, Адмиралтейство сигнализировало Рамсею: «К ОПЕРАЦИИ “ДИНАМО” ПРИСТУПИТЬ». Он, опередив события, уже четыре часа как распорядился об отправке первой флотилии. На рассвете следующего дня в Дувр прибыли первые изнуренные части, вооруженные лишь винтовками.
Узнав, что британцы уходят, Гитлер понял, что теперь сдерживать атаку глупо, и отдал приказ об уничтожении Дюнкеркского котла. Немецкая артиллерия и бомбардировщики беспощадно обстреливали город, превратив его в настоящий ад для отчаявшихся людей, которые ожидали эвакуации на пляжах и дюнах. Спасательные суда совершали рейсы днем и ночью, но и они попадали под безжалостный огонь, когда приближались к берегу.
Повседневный героизм в проливе Ла-Манш совпал по времени с яростными политическими баталиями в кабинете военного времени. На одной стороне был Черчилль, убежденный, что Британия должна продолжать борьбу с фашизмом, если понадобится, даже и в одиночку; на другой – Галифакс, считавший, что военная обстановка в данный момент настолько отчаянная, что нужно срочно договариваться об условиях мира с Гитлером при посредничестве Муссолини, который позднее вступил в войну на стороне немцев. За три дня, начиная с 26 мая, кабинет военного времени собирался девять раз; острые дискуссии показывали силу чувств спорщиков. Когда Галифакс требовал разъяснить, почему так неправильно «пытаться изыскать возможности посредничества», Черчилль чеканил в ответ, что «государства, не сложившие оружия, всегда потом поднимались, а те, которые трусливо сдавались, исчезали с лица земли». Сначала Галифакса поддерживал Чемберлен и значительное число консерваторов, но в конце концов Черчилль переиграл их, 28 мая обратившись напрямую ко всем двадцати пяти членам кабинета министров, которые его поддержали.
В тот же день сдалась бельгийская армия. Новость о ее капитуляции в половине девятого утра следующего дня по радио огласил премьер-министр Франции Рейно, заявив при этом, что Леопольд сдался против желания своего правительства и армии, и выразив опасения, что это может означать потерю Британского экспедиционного корпуса. Газеты тут же навесили на Леопольда ярлык «короля-предателя». «С точки зрения циника, такой способ донести эту новость до британской публики вовсе не плох, – заметил Гарольд Николсон, который трудился теперь в Министерстве информации
[71]. – Хотя бы потому, что теперь она будет считать причиной несчастья трусость бельгийцев; в определенном смысле так оно и есть». Миртл в своем дневнике написала просто: «Мрачнейший день. Мой двоюродный брат, который говорит по-французски, услышал сообщение Рейно и позвонил нам, мы в ужасе. Действительно, счастье, похоже, от нас отвернулось. Страшный удар. Леопольд, должно быть, совершенно раздавлен».
Но каким-то чудом Британский экспедиционный корпус держался. Адмиралтейство считало, что немцы возьмут Дюнкерк всего через два дня, а за это время можно эвакуировать в лучшем случае 45 000 человек. Энтони Иден, вернувшийся в правительство на пост военного министра, 29 мая имел аудиенцию с королем и сообщил ему, что за предыдущие двое суток эвакуировано 30 000 солдат
[72]. Каждый вечер король помечал в дневнике количество спасенных: на следующий день 80 000 человек, затем 133 000 британцев из экспедиционного корпуса и 11 000 французов. К девятому дню с побережья было вывезено 338 226 военных – 198 229 британцев и 139 997 французов. Целая флотилия яхт, моторных и гребных лодок вошла потом в легенду, но в основном в эвакуации участвовали британские миноносцы, паромы, ходившие через пролив, и почтово-пассажирские суда.
