Лайонел, отметив в феврале шестидесятилетие, вступил в местное отделение «внутренней гвардии», которое расположилось в гольф-клубе «Далвич и Сиденхем». Они с Вэлом и Энтони были его членами, а сам клуб находился по другую сторону от железнодорожной ветки, проходившей вдоль сада, позади дома. Добровольцы расположились в помещении клуба, в самой верхней части соседней улицы Грандж-лейн, откуда хорошо просматривался весь Лондон, то есть у них получился идеальный наблюдательный пункт. Это был очень эрудированный, хотя и смешанный, отряд, в котором кроме Лога состояли по крайней мере четыре врача, импортер вина, несколько местных строителей и застройщиков. Был один владелец похоронного бюро и один человек, которому дома еще прислуживала пожилая горничная в форменном платье. Через несколько недель добровольцам раздали винтовки, и ежевечерне каждый получал по тридцать патронов, которые хранились в сигарной коробке в здании клуба. Эндрю Рэнкин, член-основатель клуба, который потом служил в регулярной армии, смеялся до слез, когда в конце 60-х смотрел премьеру телевизионной комедии Би-би-си о «внутренней гвардии» «Папашина армия» и говорил своему племяннику Иэну: «Так оно и было!»
Записки Гая Баусфилда, одного из состоявших в отряде врачей, хранятся сейчас у краеведа Брайана Грина
[81], и в них соединяется серьезное и смешное. Как-то ночью в районе Далвич-Вудс послышались таинственные выстрелы; через несколько ночей дежурные заметили, что к зданию клуба движется некая фигура, и испугались, не из пятой ли она колонны. На окрики фигура не отвечала, и, только когда приблизилась, в ней опознали клубную лошадь, которая в мирное время возила за собой газонокосилку. Как и показано в «Папашиной армии», были, конечно, трения между добровольцами и кадровыми военными – зенитчиками с батареи, расположенной всего в нескольких сотнях ярдов.
Вот еще один эпизод, записанный Баусфилдом: «Очень сильное затемнение наблюдалось в здании королевской артиллерии напротив насыпи поверх 4-го хода сообщения с 10:35 до 10:55 вечера. Неоднократные проникновения на угол ограждения 5-го хода сообщения по тропинке без всякой задержки со стороны караульного поста королевской артиллерии. В любое время на батарею можно легко проникнуть с этого направления. Позвонил в полицию Западного Далвича и запросил передать по телефону “воздушное нападение вероятно”. Добровольцы ревниво охраняли свои привилегии. Один из них спросил, можно ли персоналу прожекторного поста пользоваться туалетом в здании клуба. Ответом было резкое “нет”. В журнале кто-то карандашом разборчиво приписал: “Рядом – пожалуйста”».
В августе члены отряда оказались в числе трех тысяч человек из Лондона и Кента, которых король инспектировал в районе Вест-Уикем. Отряд маршировал по спортивной площадке, а Георг смотрел, как его члены учатся пользоваться ручным пулеметом «Брен», выставляют дорожные заграждения, выполняют спортивные упражнения для людей старше сорока пяти лет. «Из трех тысяч участников парада лишь несколько были без формы, а большинство – при полном снаряжении», – сообщала Times
[82], называя это событие «живым доказательством твердой решимости жителей Большого Лондона не сдаваться захватчику».
Миртл тоже не сидела сложа руки: вместе с женщинами из австралийского землячества Лондона она встречала части со своей родины; особенно много их начало прибывать в июне. До конца 1940 года в Британии было размещено около 8000 добровольцев из 2-го имперского Австралийского соединения. Бальный зал на первом этаже Дома Австралии – представительства высокого комиссара – приспособили под клуб и столовую, где двести-триста человек могли спокойно посидеть, выпить чаю и подкрепиться сэндвичами. В августе состоялось торжественное открытие центра, и журналист газеты Sydney Morning Herald в своем репортаже писала о «волне цвета хаки», заполнившей все здание; многие из этих солдат и офицеров отправлялись потом дальше, в Шотландию. «Через две минуты после того, как первые шесть человек показались на Мельбурн-плейс, где красно-бело-синие указатели указывают прохожим направление в “Австралийский общественный центр”, миссис Лог, жена логопеда, работающего с королем, принялась за работу с огромной скоростью, провожая поезда на Эдинбург и Глазго», – писала она
[83].
Стремительное наступление Гитлера по всей Европе означало, что братьям короля нужно было найти новые обязанности: в начале войны герцог Глостерский получил очень расплывчатое по функциям назначение и стал старшим офицером связи Британского экспедиционного корпуса; власти стремились создать впечатление, что он занимает крупный военный пост, при этом не подвергая его опасности. Глостеру это категорически не понравилось; он надеялся, что теперь у него наконец-то появилась возможность послужить по-настоящему. Его часто считали наименее умным из всех детей Георга V, в армию он пошел служить после Итонского колледжа, в 1919 году поступил в военное училище Сандхерст и очень хотел принять командование своим 10-м королевским гусарским полком. Герцог был хорошо обученным, умелым офицером, но принадлежность к правящему дому накладывала свои ограничения: он не мог служить за рубежом и часто отлучался со службы, исполняя обязанности принца, которые его очень мало интересовали. После отречения старшего брата он стал регентом до восемнадцатилетия принцессы Елизаветы, а это ставило точку в любой военной карьере. Он вышел в отставку на майорскую пенсию, купил поместье Барнвелл-Манор в графстве Нортгемптоншир и зажил помещиком.
Война и новая должность во Франции, казалось, дали Глостеру второй шанс. Он с энтузиазмом взялся за дело, посещал базы, инспектировал войска, забрасывал короля докладами. Герцог всегда притягивал к себе неприятности, несколько раз попадал в автомобильные аварии, много раз становился участником дорожных происшествий, самое серьезное из которых произошло 15 мая 1940 года, когда его штабной автомобиль попал под немецкий обстрел. «Ездить по окрестностям не слишком приятно, потому что многие деревни бомбят, – писал он жене. – В четверг мы попали под бомбежку прямо в центре города, еле успели выскочить из машины и кинулись ничком в ближайшую аллею, когда от взрыва содрогнулась земля. Мы не пострадали, заработали только несколько ушибов от падающих кусков черепицы»
[84].
Когда британские экспедиционные силы отступили к морю, Глостер получил приказ возвратиться домой, и через пять дней уже был в Лондоне. Своей матери он скупо объяснил, что его присутствие в районе боевых действий подвергало опасности военных, «потому что, куда бы я ни отправился, где бы ни был, я оказывался под бомбами»
[85]. Для его же собственной безопасности военные обязанности герцога свели к воодушевляющим поездкам в войска, размещенные в Британии и за границей.
