А вот подыскать занятие для старшего брата короля было потруднее: с конца сентября 1939 года герцог Виндзорский был прикреплен к британской военной миссии в Венсене, одном из восточных пригородов Парижа. В мае, когда Германия завоевала Нидерланды, Бельгию и Люксембург, они с герцогиней уехали на машине в Биарриц, он оставил жену там, а сам вернулся в столицу. Однако будущее британской миссии было неясным, и герцог вернулся в Биарриц, откуда вместе с герцогиней они отправились в Шато-де-ла-Кро, свой роскошный, как дворец, дом на Лазурном Берегу, и продолжили светскую жизнь. Она резко оборвалась, когда Муссолини объявил войну. Немецкие войска оказались менее чем в двух сотнях миль, ничто не сдерживало их дальнейшее продвижение вперед, и Виндзоры в составе британского дипломатического конвоя двинулись в нейтральную Испанию, пересекли границу и вечером 20 июня оказались в Барселоне, откуда потом переехали в Мадрид.
Появление четы в Испании очень заинтересовало нацистов. Симпатии герцога к гитлеровскому режиму были хорошо известны. Генерал Франко был на стороне Берлина, и британское правительство волновалось, как бы герцог не попал в руки немцев, ведь это грозило катастрофическими последствиями. Прибыв в отель Ritz, он получил телеграмму от Черчилля с настоятельной просьбой следовать в Лиссабон, откуда гидросамолет должен был доставить их с герцогиней в Британию. Герцог отказался ехать, если его жене не будут оказаны полные королевские почести. Он сказал, что оба они не готовы к тому, что «британский народ будет воспринимать нас в другом статусе, чем остальных членов моей семьи»
[86].
Поведение герцога убедило короля и Черчилля, что лучше всего будет, если тот вообще не вернется в Британию. Но так же ясно они понимали, что его нужно держать как можно дальше от немцев. Решение нашел Черчилль: герцог мог бы стать губернатором Багамских островов. Премьер-министр поинтересовался у своего друга, лорда Бивербрука: как он думает, примет ли герцог такое предложение? «С огромным облегчением», – не замедлил с ответом Бивербрук. «А его брат будет на седьмом небе от счастья», – пробурчал Черчилль
[87].
Вообще-то сначала король вовсе не был уверен, что это правильно, и опасался, что Уоллис будет «препятствием». Королева, презирая герцогиню всей душой, твердила что женщину с тремя живыми мужьями «не примет народ островов, и это может создать прецедент для общего снижения стандартов»
[88]. Королева Мария была сражена наповал: она-то думала, что ее сын всего лишь попросил Черчилля помочь подыскать дом для брата на Багамах, но премьер-министр все перепутал и назначил того губернатором. Она заявила, что назначение «по-моему, огромная ошибка, и именно из-за нее»
[89]. Хардинг более реалистично смотрел на Уоллис. «Думаю, что она навредит везде – просто в таком месте, как Багамы, ей негде будет как следует развернуться, а местные, возможно, вообще не поймут, для чего это все делается»
[90].
В конце концов перевесил аргумент Черчилля о преимуществах ссылки герцога и герцогини как можно дальше от немцев. «Деятельность герцога Виндзорского на континенте в последнее время причиняет его величеству и мне много беспокойства, так как пронацистские настроения герцога хорошо известны, и он вполне может сделаться центральной фигурой какой-либо интриги». Так писал Черчилль в первом наброске своего посвященного назначению герцога обращения к премьер-министрам доминионов, куда позднее премьер-министр внес поправки
[91]. Страхи усилились, когда в Мадриде герцог и герцогиня стали как магнит притягивать к себе сторонников фашистов и их агентов. В Лондон шли доклады о том, что слухи о готовности пары к сотрудничеству с немцами, может быть, и преувеличены, но герцог открыто критикует своего младшего брата, а Уоллис не скрывает, как сильно сердит ее презрительное отношение британского истеблишмента. Что же до «антибританской деятельности» и влияния на мужа, Хардинг утверждал: «У нас все будет хорошо, пока мы будем помнить о власти, которую она может употребить по отношению к нему, стараясь навязать себя стране»
[92].
Через несколько недель герцог с герцогиней перебрались в Лиссабон и первое время жили в доме у Рикарду де Эшпириту Санту, португальского банкира с британскими и немецкими корнями. Тем временем нацисты разработали план дерзкой операции под кодовым названием «Вилли», предполагая похитить пару, когда та отправится на охоту близ испанской границы. Неясно, до какой степени герцог желал бы попасть в заложники, но у него несколько раз получалось отложить отъезд на Багамы. И все же выбора не оставалось: в случае неповиновения Черчилль пригрозил трибуналом. В три часа дня первого августа герцог с герцогиней на борту судна «Экскалибур» отплыли навстречу своей новой жизни.
Опасения британских властей по поводу того, что немцы могли использовать герцога, стали еще более обоснованными в последние годы, когда обнаружились документальные подтверждения его политических симпатий. И все-таки похоже, что герцог действительно помог военным действиям союзников (пусть даже невольно!), заставив немцев гадать о его намерениях. Идея, пусть даже фантастическая, о том, что из него можно сделать кого-то вроде Квислинга, могла стать для Гитлера весомым аргументом против ненужного в таких обстоятельствах вторжения в Британию, а это давало стране драгоценное время, чтобы наладить производство истребителей «Супермарин Спитфайр» и «Хоукер Харрикейн», и летом 1940 года почти 500 этих самолетов ежемесячно сходили с ее конвейеров.
На волне успеха немецкого блицкрига в континентальной Европе Гитлер, кажется, ожидал, что Британия запросит мира. Но Черчилля не интересовала такая сделка. Он был твердо намерен продолжать борьбу, вынуждая Гитлера обдумывать варианты, которые, как он надеялся, помогут быстро и победоносно завершить войну с Британией. Лидер нацистов приказал своим вооруженным силам готовиться к вторжению под кодовым названием «Операция “Морской лев”».
Чтобы у этой операции был шанс на успех, немцам прежде всего требовалось контролировать воздушное пространство над Южной Англией, не допуская угрозы со стороны Королевских ВВС. Нацисты полагали, что упорные воздушные налеты на Британию принесут решающую победу, необходимую, чтобы «Морской лев» стал возможным. То, что вошло в историю под названием «Битва за Англию», началось в июле 1940 года с нападений немцев на береговые цели и британские суда в проливе Ла-Манш. 1 августа Гитлер приказал главнокомандующему люфтваффе рейхсмаршалу Герману Герингу начать атаки с воздуха. На следующий день король получил секретное письмо от Густава V, восьмидесятидвухлетнего короля нейтральной Швеции; он предлагал стать посредником между Британией и Германией, чтобы поискать возможности заключения мира. Король отреагировал незамедлительно. «О каком мире с Германией можно говорить теперь, когда она раздавила и деморализовала народы стольких стран Европы? – записал он в дневнике. – Пока Германия не будет готова жить в мире со своими европейскими соседями, она останется угрозой. Нам нужно искоренить ее агрессивный дух, заглушить ее моторы войны, остановить людей, которых научили ими пользоваться»
[93]. Британское правительство согласилось. 12 августа король написал Густаву и отказался от его предложения. «Намерение моего народа – продолжать войну до тех пор, пока он не достигнет своих целей, – сейчас еще более укрепилось, – писал Георг. – Он не уклонится от исполнения своего долга и твердо верит, что Бог даст достаточно сил и средств для его выполнения».
