Лог, как всегда, помогал королю готовиться к речи, которую ему предстояло произнести вечером; она должна была прозвучать по Би-би-си и транслироваться людям, собравшимся перед дворцом. Накануне, в субботу, в половине двенадцатого дня Лайонелу позвонил Ласеллз и попросил вечером прибыть в Виндзор: «День победы», как его называли, был уже на горизонте, но Ласеллз пока не знал точной даты. После самоубийства Гитлера в собственном бункере 30 апреля советские войска овладели Берлином, а Монтгомери сдались все немецкие части, сражавшиеся в Северной Германии, Дании и Голландии. Небольшие группировки оставались только в Норвегии, на Нормандских островах и в отдельных местах на побережье Франции. Они еще не сдались, и потому война в Европе пока не была окончена. Но Черчилль все же рассчитывал, что победу можно будет отмечать уже в понедельник.
В Бичгроув за Логом пришла машина из дворца. К четырем часам дня он уже был в Виндзорском замке. «У короля усталый, замученный вид, – записал в дневник Лог свое впечатление. – Сильно болит о нем сердце». Они поработали с текстом речи, которая очень понравилась Логу – хотя несколько мест он все-таки поменял, в том числе и строчку: «Завтра мы должны вернуться к работе». Кто-то сказал, что многие поймут ее в том смысле, что король отменяет завтрашний выходной, и Лог подумал, каким внимательным надо быть, чтобы не допускать подобных двусмысленностей.
Вечером в воскресенье король с королевой выехали из Виндзора в полной готовности к объявлению, которого ждали ближе к вечеру следующего дня. В три часа дня понедельника король еще раз прошел всю речь вместе с Логом, теперь уже во дворце, и они договорились, что сейчас Лог уедет, а к половине девятого вернется. Он отправился домой отдыхать, но в шесть часов ему позвонил Ласеллз и сказал: «Не сегодня. С Норвегией пока не все». Черчилль рвался объявить, что страданиям и мучениям пришел конец, но и Трумэн, и Сталин хотели выждать еще день, и ему ничего не оставалось, как подчиниться. Кабинет собрался на заседание и решил объявить вторник и среду праздничными Днями победы. Король досадовал и жаловался: «Мне кажется, тянуть время ни к чему»
[193].
Задержка официального объявления не помешала жителям радостно высыпать на улицы. Десятки тысяч людей с флагами, хлопушками, трещотками запрудили все вокруг площади Пикадилли, залезали на машины, карабкались на крыши автобусов. Буксиры, моторные лодки, самые разные малые суда шныряли по Темзе с включенными сиренами, по всему Лондону запускали фейерверки. Вечером толпы народа собрались у Букингемского дворца и начали скандировать, вызывая короля, но он не вышел на балкон, не желая «говорить гоп, пока не перепрыгнешь», как выразился Ласеллз
[194].
После сильнейшей грозы, которая бушевала всю ночь, праздничное утро выдалось тихим и солнечным. Лога с женой пригласили во дворец к обеду, причем под печатным текстом кто-то приписал от руки: «Скажите ей, чтобы была в ярком». В половине седьмого Лайонел и Миртл отправились во дворец по увешанным флагами, но почти безлюдным улицам. За несколько минут они добрались от Бичгроува до самого центра Лондона, между которыми было семь миль. В первый раз их машину остановили у вокзала Виктория, но Мьевилль позвонил в полицию района Форест-Хилл с просьбой выписать пропуск и передать его Логу. Их пропустили, и они добрались до первого въезда во дворец. Лог ждал, что их задержат и здесь, но дежурный полицейский оказался старым знакомым и широко распахнул ворота. По двору ко входу Королевской казны машина шла под радостный рев – это король с королевой опять появились на балконе. Лайонел и Миртл вместе с другими служащими дворца тоже весело кричали и махали платками.
Лайонел прошел в новую комнату для трансляций на первом этаже, с окнами на лужайку, и вместе с королем перечитал речь. Они поменяли в ней кое-какие мелочи, а потом король жалобно сказал: «Если я не успею поужинать до девяти, то потом вообще не поем, – все уйдут праздновать». Услышав такое от столь высокопоставленной персоны, Лог не выдержал и расхохотался, а за ним и король, хотя, отсмеявшись, он произнес: «Смешно, а правда».
После ужина, в 8:35, они вернулись в комнату для трансляций. Инженер Би-би-си Вуд был уже на месте. Они с Логом сверили часы и еще раз пробежались по речи. До начала оставалось две минуты, и король, в форме морского офицера, хотел бы еще раз выйти на балкон, но пора было начинать. Немного погодя королева в белом горностаевом палантине поверх вечернего платья и бриллиантовой тиаре вошла в комнату, чтобы, как всегда, пожелать мужу удачи.
Вспыхнули прожекторы, и многочисленная толпа радостно загудела. «В один момент хмурый вид стал сказочным – в воздухе величаво реял подсвеченный снизу королевский штандарт, – записал Лог в дневнике. – Снова рев – это король с королевой вышли на балкон». Он запомнил, как блики света играли на тиаре королевы, как она поворачивалась то в одну, то в другую сторону, улыбалась, махала людям, а прожекторы рисовали вокруг ее головы световой контур.
Король заговорил:
Сегодня все мы возносим благодарности Всевышнему за то великое, что Он для нас сотворил…
Я обращаюсь к вам из старейшей столицы нашей империи, пострадавшей от войны, но так и оставшейся непокоренной. Я обращаюсь к вам из Лондона и прошу разделить со мной огромное чувство благодарности.
Германия, враг, ввергший в войну всю Европу, теперь окончательно повержена. На Дальнем Востоке нам остается еще победить японцев, упорного и жестокого противника. Это мы сделаем со всей решительностью и при помощи всех своих ресурсов. Но теперь, когда страшная тень войны больше не нависает над нашими сердцами и домами, мы можем приостановиться, возблагодарить Бога, а потом задуматься о том, какие задачи ставит перед всеми странами мир, наступающий в Европе.
Далее король воздал почести тем, кто внес свой вклад в победу – и живым, и мертвым, – и вспомнил, как «порабощенные и разобщенные народы Европы» с надеждой смотрели на Британию в самые черные дни войны. Он обратился и к будущему, призвав своих подданных «твердо решить не совершать ничего недостойного тех, кто погиб за нас, и сделать мир таким, каким они хотели бы его видеть, для своих детей и для нас самих».
«Мы можем позволить себе недолгую передышку для радости, – закончил он. – Но мы не можем позволить себе ни на миг забыть о том, что впереди нас ждет тяжелый труд. Подлая и жадная Япония пока еще не сдалась».
Король заметно утомился; он говорил медленно, запинаясь, и это никого не смущало. Люди слушали его в полной тишине, но потом радостно зашумели и запели национальный гимн. «Все орали, как сумасшедшие, – вспоминал писатель Ноэл Кауард, тоже стоявший тогда перед дворцом. – То был, наверное, величайший день в нашей истории».
Король, королева и обе принцессы без пятнадцати одиннадцать вечера снова вышли на балкон, приветственно помахали собравшимся минут десять; в следующий раз, незадолго до полуночи, когда по небу бродили лучи прожекторов, перед народом появились только король с королевой. Принцессы упросили родителей отпустить их повеселиться вместе со всеми. Король согласился. «Бедняжки еще ни разу не веселились по-настоящему», – записал он в дневнике. Елизавета и Маргарет инкогнито выбрались из дворца в сопровождении дяди, Дэвида Боуз-Лайона, младшего брата королевы, своей гувернантки и нескольких молодых офицеров. Никто не узнал девятнадцатилетнюю наследницу престола и ее четырнадцатилетнюю сестру, когда они, пристроившись к общей линии танцующих, вошли в одну дверь отеля Ritz и вышли из другой, скандировали «Теперь король, теперь королева!», пели «Землю надежды и славы». Много лет спустя будущая королева назвала тот вечер одним из лучших в своей жизни.
