Его слова неприятно меня царапнули. Мой дедушка в Овсяновке рыбу на продажу ловит, а не завтракает с девушками из эскорта. Мы вышли через задний двор прямо на песчаный пляж. Он был чистым и пустынным, только справа у дальней виллы под полосатым зонтом сидела молодая женщина с коляской, а слева, почти у самого прибоя, располагался скромный ресторанчик. Я много раз видела его с дороги, но никогда там не была: чужих без резервирования не пускали, а Юрий Георгиевич ни разу меня не приглашал. На веранде, заставленной кадками с пальмами, хлопотал седой негр в белоснежном переднике. Далеко в море ловили ветер спортсмены-кайтеры.
У Юрия Георгиевича зазвонил телефон. Он достал его, посмотрел на экран и сказал:
— Иди в ресторан, Хосе тебя встретит, я с ним договорился. А я немного задержусь, — и перешёл на английский язык, обращаясь к собеседнику.
Я направилась к морю. Когда ещё доведётся увидеть такую красоту? От простых людей она скрывалась за заборами пафосных коттеджных посёлков и элитных санаториев. Мелкий рассыпчатый песок хрустел под ногами, длинные травы на гребнях дюн клонились от ветра, солнце ласкало лицо. Пахло водорослями и сосновой смолой. Пронзительно кричали чайки, на берег накатывали и отступали волны, кайтеры вдалеке перебрасывались репликами.
Умиротворение.
У воды ветер усилился, и я обхватила себя руками. Зря я не накинула кофту, слишком прохладно для морских прогулок в тонком кружевном платье.
Я пошагала к ресторану по влажному песку. Заметив меня, негр Хосе замахал руками, что-то воскликнул и включил на веранде музыку. Над дюнами поплыло зажигательное «пасито а пасито, суаве суавесито». Я улыбнулась и тоже помахала Хосе в знак приветствия.
Как просто, мирно и удобно они живут. Как в раю. Нет, многие богатые люди выбирают активную жизнь, наполненную приключениями и тревогами, но большинство из них ведут скрытое комфортное существование. Почти пресное, не будь оно таким безмятежным и жизнерадостным. Я никогда не буду так жить. Не буду ходить на завтрак в ресторанчик Хосе, не буду гулять с ребёнком по чистенькому пляжу, не научусь кататься на доске, держась за стропы «парашюта». Наверняка это оборудование стоит кучу денег.
У меня другая судьба. Я накоплю на первоначальный взнос, возьму ипотеку и куплю двушку в хрущёвке. Перевезу дедушку, постараюсь найти поликлинику, где принимает компетентный кардиолог, и проживу свою единственную и неповторимую жизнь без Хосе и Клода Моне…
— Бери левее, идиот, тебя сейчас на берег вынесет! — закричал один кайтер другому. — Держись! Ох ты ж, твою мать!
— Грёбаный ветер! — согласился второй.
Их и правда вынесло к берегу. «Парашюты» синхронно сложились, плюхнулись в полосу прибоя и протащили парней по воде несколько метров. Переругиваясь и толкаясь, как пятиклассники, они выпутались из страховочных систем и побрели к берегу по колено в воде. Оба были в чёрных гидрокостюмах и шлемах. Оба — спортивного телосложения, только один среднего роста, а другой на голову выше. Периодически они ставили друг другу подножки и устраивали на мелководье шутливый бой. Лиц я рассмотреть не могла, солнце било прямо в глаза.
«Де-спа-сито»… — донеслось страстное со стороны ресторана.
Я отвернулась от спортсменов, внезапно осознав, что слишком долго и неприлично на них таращусь. Эти ребята казались абсолютно счастливыми, словно ни одна беда, ни одна даже самая маленькая проблема этого мира их не касались. Я остро и мучительно позавидовала их беззаботности.
Но что-то заставило меня остановиться. Что-то неуловимо знакомое, что я увидела не глазами, а другим органом: своей натренированной чуйкой или… своим неопытным сердцем.
«Пасито а пасито»…
Я знала перевод: шаг за шагом. Мед-лен-но.
Я медленно обернулась. Парни стояли и смотрели на меня. Потом сняли шлемы. Ветер растрепал тёмные кудри и бросил мокрую русую чёлку на стальные глаза. Серьги мои качнулись, ледяные эмалевые диски задели шею, и я вся покрылась мурашками.
20. Принцип Кохановского
Я заметила изумление в глазах Кирилла. Он чуть побледнел, словно и правда увидел утопленницу, лицо его вытянулось. Но почему-то его реакция меня интересовала меньше, чем реакция Молчанова. Тот был спокоен и только немного раздосадован. Его губы чуть искривились, на лоб набежала хмурая тень. Он смотрел на меня так, будто спрашивал: «Что ж ты не выполнила приказ? Тебе заплатили деньги и попросили держаться подальше от тусовки олигархов, а ты шляешься по Северным Дюнам, как по родной Овсяновке».
Я открыла рот, но не нашлась что сказать. Горло перехватило. Кирилл первым нарушил молчание. Он шагнул вперёд, взял меня за плечи и спросил:
— Диана… ты жива? А этот идиот сказал, что ты утонула!
— Который? — пискнула я.
Который из них? На том, что я утонула, настаивали трое: Степан, Василий Иванович и тот опасный человек, которому нельзя отказать. Паша Молчанов.
— Да наш будущий оскароносец, Стёпа Федорчук. — Кирилл сделал знак кому-то на веранде ресторана, и к нам рысью побежали двое мужчин. У одного в руках были свёртки с одеждой, у другого — сумки. — Позвонил мне через три дня, как мы расстались, и сказал, что ты уехала к родственникам в Карелию. Попала на озере в шторм, лодка перевернулась, несколько человек утонули. В том числе и ты.
Молчанов отстегнул тросы от своего пояса и начал раздеваться. Расстегнул косую молнию на груди, обнажил шею. Потрясающее самообладание.
— Нет, я не утонула, — сообщила я очевидную новость.
— А шторм-то был, или ты вообще в Карелию не ездила?
— Ездила. К дедушке…
Я не знала, что сказать. Говорить правду или продолжать врать? А если говорить правду, то всю или частично? И главное: какую часть правды можно выложить, а какую нужно утаить во что бы то ни стало? Молчанов выпростал одну руку из гидрокостюма, и я уставилась на эту голую руку с таким интересом, словно это была потерянная рука Венеры Милосской ценою в сто миллионов долларов.
— Хорошо, я сейчас ему позвоню. Хочу понять, что происходит. Дай-ка мне телефон, — попросил он одного из охранников.
Молчанов стащил второй рукав и выскользнул из облегающего костюма, как змея из старой кожи. К сожалению, наполовину. Неопрен безжизненно повис вокруг его бёдер, обнажая торс почти до лобка. Я увидела широкую белую резинку с надписью «Тайгер оф Свиден». Она пересекала подтянутый живот и густую дорожку волос, берущих начало вокруг аккуратного пупка и исчезающих под тугой бельевой резинкой.
Он носит белые трусы «Тайгер оф Свиден». Шведский тигр! У меня возникло ощущение, что эта бесполезная информация навеки отпечаталась у меня в мозгу.
Я поймала себя на том, что до боли прикусила губу. И поймала Молчанова — на том, что он сканирует меня жёстким немигающим взглядом. На мгновение наши взгляды пересеклись. Если бы Степан снимал про нас кино, сейчас послышался бы звон скрещённых мечей. Я вздрогнула и поспешно отвела взгляд от стальных глаз, от великолепного обнаженного тела, от тёщиной дорожки, от дурацкой резинки, от всего этого двухметрового сгустка враждебности и сексуальности.
