— Жаль, что потом декорации поменялись. Где именно находился стол? Если я правильно помню, вот здесь…
Найджел слышал, как Аллейн шагает по сцене, и видел в приоткрытую дверь, что инспектор стоит в правом углу сцены, если смотреть из зрительного зала.
— Чуть глубже, — поправил его Симпсон.
— Ящик стола выдвигался в сторону вот этой двери? — спросил Аллейн.
— Совершенно верно.
— Кто был на сцене, когда вы клали в ящик муляжи патронов?
— Те, кто выходит в третьем акте первым: мисс Макс, мисс Эмерелд и… и мистер Сюрбонадье.
— Они видели, как вы клали патроны?
— Еще бы! Джанет даже сказала: «Мне всегда страшно, что вы забудете про эти штуки, Джордж. Вы всегда делаете это в последний момент!»
— Ящик был пустым, когда вы его выдвинули?
— Думаю, да. Клясться не стал бы: я в него не заглядывал.
— Не припомните, кто-нибудь подходил к столу потом? Может, кто-то садился на стол в ожидании подъема занавеса?
— Не помню! — поспешил с ответом Симпсон.
— А вы постарайтесь, мистер Симпсон!
Оба долго молчали. Наконец Симпсон капризным тоном повторил:
— Не помню…
— Попробую вам помочь. Вы с кем-нибудь из них говорили?
— Действительно, говорил — с мисс Макс. Она сказала, что коврик мешает открывать дверь, и я исправил этот огрех. Тогда она села в кресло и принялась вязать. Этого требует роль.
— Да, я помню ее красную сумку с вязаньем.
— Совершенно верно. — Потом Симпсон зачастил: — Пока занавес не поднялся, она не вставала из кресла. Это я хорошо запомнил, потому что она сказала со смехом, что хочет закончить вязать этот шарф за те три недели, что мы будем давать этот спектакль. Она примерила его на моей шее.
— Занавес поднялся, а она так и осталась сидеть, верно? Когда Сюрбонадье заряжал револьвер, она все еще сидела.
Найджел увидел в щель, как удивленно Симпсон смотрит на инспектора.
— А у вас хорошая память! — сказал он. — Так оно и было.
— На самом деле память у меня неважная, — признался Аллейн, — просто случившееся произвело на меня сильное впечатление. Вы очень мне поможете, если напряжете свою память. Куда вы пошли, после того как поправили коврик и пошутили насчет вязанья?
— Кажется, я оглядел сцену, проверил, все ли на месте…
— Что потом?
— Потом я ушел в суфлерскую. Вспомнил: Сюрбонадье и мисс Эмерелд стояли в глубине сцены, у окна, и… — Он осекся.
— И что?
— Ничего. Это все.
— Мне так не кажется, мистер Симпсон. Что вы хотели сказать?
— Ничего.
— Я не могу заставить вас говорить, остается только напомнить о серьезности вашего положения. У меня плохо получается притворяться и блефовать. Я не актер, мистер Симпсон. Патроны в ящик клали вы. Для вас чрезвычайно важно доказать, что они не были боевыми.
— Я забочусь не о себе… — пылко начал Симпсон.
— Ради Бога, прекратите эти игры, никого не выгораживайте! Это либо опасно, либо попросту глупо. Впрочем, решайте сами.
Найджел перестал видеть Симпсона — тот отошел в сторону, откуда затрубил, как из бочки:
— Наверное, вы правы. Для меня главное — разобраться с патронами.
— Тем лучше. Так что вы собирались сказать про мисс Джанет Эмерелд?
— Ровным счетом ничего, поверьте! Другое дело Артур Сюрбонадье: он выглядел сильно расстроенным. Он — а моя режиссерская обязанность не упускать такие вещи из виду — был сам не свой.
— Хотите сказать, пьян? Я знаю.
— Если бы только это! Опасно пьян — вот в чем дело. Когда я вернулся в суфлерскую, Джанет Эмерелд подходит ко мне и говорит: «Артур напился, Джордж. Я нервничаю». Я отвечаю: «Он все равно отлично играет» (а так оно и было). Она мне: «Может, и так, но он животное, мерзкое животное». А потом прошептала, что… Господи, нет, это ведь ровно ничего не означало…
— Договаривайте!
— Она прошептала себе под нос: «Так бы и убила его!» Потом отвернулась от меня и оперлась о стол. Она еще не то скажет в сердцах, это ничего не значит! Больше я на нее не смотрел. Глядя в книгу, я сказал: «Прошу всех занять свои места».
— Что потом?
— Потом я сказал осветителю «Свет в зале!» и подал сигнал оркестру и о выключении света. Эта сцена начинается в темноте.
— А дальше?
— Я сказал: «Общая готовность!», сцена погрузилась в темноту. Начался третий акт.
— Сколько времени длилось затемнение?
— На протяжении первых нескольких реплик диалога, в общей сложности минуты четыре: мы тушим свет еще до подъема занавеса. Потом Сюрбонадье зажег свет.
— Кто все это время находился на сцене и за кулисами?
— Рабочие сцены, реквизитор, другие… Помню, реквизитор — у него прозвище Пропс — остался у меня за спиной, в суфлерской: отдал мне муляжи патронов и ушел, только когда сцена опять осветилась. Он все время бормотал, что один патрон-муляж еле дышит. Боялся, что он развалится, когда Сюрбонадье станет заряжать револьвер.
— Понятно. Что остальные?
— Думаю, где-то поблизости был молодой Говард Мелвилл, он у нас за ассистента режиссера. Я следил за репликами. Это короткая сцена, но участников следующей вызывают, только когда пройдет ее половина.
— Еще одно — и кончено. Где вы брали муляжи патронов?
— Их изготавливал реквизитор. Он по этой части настоящий гений и очень гордится собой. Насыпает в пустые гильзы песок, загоняет туда пули.
— Разве это не излишняя тщательность?
— Вы совершенно правы! — Симпсон уже полностью освоился с обстановкой. — Но в этом весь Пропс! Беднягу контузило на войне. Его нельзя назвать странным, просто он очень сосредоточенный. Как он гордился, когда мне их показывал! Утверждал, что никто не отличит его изделия от настоящих.
— Где они хранились?
— После спектакля Пропс всегда забирал револьвер и вынимал из него свои муляжи. Сам револьвер он после этого относил Феликсу Гарденеру. Револьвер принадлежал брату Феликса, он над ним трясется и хранит дома. Свои муляжи реквизитор забирал к себе в бутафорскую и приносил их мне перед этой сценой. Я на этом настаивал, чтобы быть уверенным, что они оказались в нужном ящике.
— Сегодня было то же самое?
— Да.
— Вы их осмотрели, прежде чем положить в ящик?
— Не думаю… Не знаю.
— Вы бы заметили подмену, если бы вам подсунули настоящие боевые патроны?
— Не знаю. Хотя почему же — да, уверен, заметил бы.
