— Отдайте мне мои письма, мистер Аллейн. Я готова поклясться всем самым святым, что в них не было ничего, что можно было бы связать с его смертью…
— Я их прочел.
Она побелела.
— Все?
— Да, включая вчерашнюю записку.
— Как же вы намерены поступить? Вы меня арестуете? Вы здесь один…
— Не думаю, что вы окажете сопротивление или закатите скандал. Мне трудно вообразить эту сцену: я выволакиваю вас на улицу, растрепанную и раскрасневшуюся, и изо всех сил свищу в свой полицейский свисток, а вы царапаете мне ногтями физиономию…
— Ну нет, это было бы слишком вульгарно.
И она заплакала — беззвучно, сохраняя благопристойное выражение лица, даже красиво: просто глаза наполнились слезами, и они покатились по щекам. Она быстро промокнула их платком.
— Я замерзла, — сообщила она.
Он подал ей стеганое покрывало с кровати. Оно выскользнуло у нее из рук, и она устремила на инспектора беспомощный взгляд. Он укрыл ее в кресле. Она вдруг вцепилась ему в воротник.
— Посмотрите на меня! Посмотрите же! Разве я похожа на убийцу?
Он сжал ее запястья и попытался высвободиться, но она не ослабляла хватку.
— Поверьте, я не собиралась осуществлять угрозу из своего письма. Мне просто хотелось его припугнуть. — Она убрала руки и выпрямилась. — Вы сделали мне больно, — пожаловалась она.
— Вы сами меня заставили. Пора с этим заканчивать.
— Позвольте мне по крайней мере объясниться! Если, выслушав меня, вы все же сочтете меня виновной, то я пойду с вами без малейших возражений.
— Вынужден вас предостеречь…
— Знаю. Но мне необходимо выговориться. Уделите мне пять минут, выслушайте! Я не сбегу. Если хотите, заприте дверь.
— Хорошо.
Он запер дверь и спрятал в карман ключ. Усевшись на край кровати, он стал ждать.
— Мое знакомство с Артуром Сюрбонадье длилось шесть лет, — заговорила она наконец. — Я приехала в Кембридж для участия в устроенном студентами благотворительном представлении. Мне дали роль Дездемоны. Я была тогда совсем молоденькой начинающей актрисой. Артур в те времена был хорош собой и вообще всегда умел производить впечатление на женщин. Я не жду, чтобы вы это поняли. Он познакомил меня с Феликсом, но я не вспомнила Феликса, когда встретилась с ним потом опять. Он утверждает, что никогда меня не забывал. Артур увлекся мной и познакомил меня с Джейкобом Сейнтом, что очень помогло мне профессионально. В конце года мы оба получили роли в постановке Сейнта. Сказать, что Артур был страстно в меня влюблен, — значит ничего не сказать. Он был так мной поглощен, словно помимо меня на свете вообще ничего не существовало. Это не могло меня не впечатлить. Вот так все и произошло… Он не уставал делать мне предложение, но мне не хотелось замуж, к тому же я быстро поняла, какой это подлец. Он питал какую-то фантастическую ненависть к своему дяде и однажды, еще в Кембридже, накропал статью, в которой наговорил про Сейнта гадостей. По этому поводу была даже судебная тяжба — полагаю, вы о ней знаете, — но Сейнт никогда не считал виноватым Артура, ведь племянник полностью от него зависел. Он рассказывал мне об этом и вообще о своих грехах. Он сохранял для меня привлекательность. А потом я встретила Феликса, и… — Она сделала жест, в котором инспектор заподозрил привычный сценический прием.
— После этого я стремилась прекратить отношения с Артуром. Он меня пугал, угрожал рассказать Феликсу про… про все. — Она помолчала, после чего в ее голосе появились новые нотки. — Феликс, — продолжила она, — был совсем другим человеком. Он принадлежит к другой касте. Он по-своему нетерпим — до смешного! Но при этом он ужасно достойный человек. Если бы Артур ему рассказал, то… Я была в ужасе. Я стала писать эти письма, потом отправилась в Нью-Йорк, а когда вернулась, Артур опять меня подмял. Вчера — кажется, с тех пор уже минули годы! — он явился ко мне и устроил сцену. Я решила его припугнуть и после его ухода написала это письмо…
— В котором написано примерно следующее: «Если ты сегодня же не пообещаешь меня отпустить, я тебя погублю!»
— Господи, я всего-то хотела рассказать Сейнту, что это было делом его рук, что это он написал ту статью!
— Он шантажировал Сейнта не один год. Вы, конечно, знали об этом?
У нее был такой вид, словно в нее угодила молния.
— Вы знали? — повторил свой вопрос Аллейн.
— Нет. Он мне никогда об этом не говорил.
— Понимаю… — протянул Аллейн.
Она смотрела на него умоляюще, растирая запястья, которые он сдавил с излишней силой. Внезапно она протянула ему руку.
— Почему бы вам мне не поверить? Почему бы не пожалеть меня? — прошептала она.
За сим последовала тишина. Несколько секунд оба молчали и сидели без движения. Потом он придвинулся к ней, опять сжал ей руку, но уже не больно. Их пальцы переплелись. Наклонив голову, он застыл в позе глубокого размышления.
— Ваша взяла, — пробормотал он наконец.
Она подалась к нему, поднесла его руку к своему лицу. Свободной рукой она опять избавилась от покрывала, сбросив его на пол.
— Вчера вечером я думала, что вы поцелуете мне руку, — промолвила она.
— И вот сегодня… — Он медленно прикоснулся губами к ее руке.
В наступившей тишине оба слышали, как кто-то быстро шагает по узкой улице. Звук шагов как будто привел ее в чувство. Она выдернула руку и вскочила.
— Примите мои поздравления! — сказала она.
— С чем?
— Вы весьма умны! Вы бы сели в глубокую калошу, если бы меня арестовали. Теперь вы меня отпустите?
— Если вам так нужно…
— Нужно. Скажите, что первым делом заставило вас меня заподозрить?
— Ваша косметика на патронах.
Она посмотрела в окно, на улицу.
— Невероятно! — сказала она тихо. — Этот опрокинутый пузырек у меня на столе… Его опрокинул сам Артур. — Немного поразмыслив об этом, она быстро проговорила: — Получается, что тот, кто это сделал, побывал в моей комнате?
— Да. Ваша комната была пустой как раз перед… перед тем как это случилось. Вы беседовали с Гарденером в соседней комнате.
— Нет-нет, все не так! Он мог бы войти, но не входил. Он в это время находился на сцене. Артур опрокинул пузырек и весь забрызгался. Когда он клал в ящик патроны, у него на руках была моя косметика. Наверное, что-то оставалось на большом пальце, когда он заряжал револьвер. Понимая, что с ним покончено, он решил подстроить так, чтобы Феликса обвинили в убийстве. Феликса или меня. Вдруг он намеренно использовал мои белила? Это в его духе.
— Даже так? Бедное вы дитя!
— Да, так, уж я его знаю.
— А я не знаю, правы ли вы, — сказал Аллейн.
