— Дорогая, вы подаете большие надежды и скоро…
— Вы действительно так думаете?
— Да. Мы все так думаем. — Мисс Гамильтон снова повернулась к зеркалу.
— Адам так не думает, — почти выкрикнула Габи Гейнсфорд, направляясь к двери.
Мисс Гамильтон приложила палец к губам и кивнула в сторону соседней гримерной.
— Зачем так громко? И зачем его сердить? — Она помолчала. — Джон здесь?
— Да, на сцене. Мне показалось, что он собирается с вами поговорить.
— Что ж, я не против.
— Я пойду, тетя Элла, — произнесла Габи с несчастным видом и вышла.
— О Боже. — Мисс Гамильтон вздохнула и, поймав взгляд Мартины в зеркале, удрученно пожала плечами. — Если бы только… — Она махнула рукой. — Не важно.
Из коридора послышался громкий топот, за ним последовал резкий стук в дверь, и сразу же в гримерную вошел грузный пожилой мужчина с сердитым лицом с красными прожилками. Под поношенным бобриковым пальто были видны свитер и кожаный жилет. На шее болталось кашне.
— Доброе утро, дорогой Джон, — произнесла мисс Гамильтон с наигранной веселостью, протягивая руку.
Доктор Разерфорд впечатал в нее смачный поцелуй и вперил свои ярко-синие, слегка навыкате, глаза в Мартину.
— А это кто тут у нас?
— Моя новая костюмерша, — проговорила мисс Гамильтон. — Мартина, познакомьтесь, это доктор Разерфорд.
— О, подкрепите меня вином… — начал доктор загадочную фразу и, не закончив, повернулся к примадонне. — Я видел, как от вас вышла эта дурочка Гейнсфорд. Что, опять плакала в жилетку?
— Джон, что вы ей сказали?
— Я? Ничего. Поверьте, ничего из того, что мог бы сказать и, прошу заметить, должен был. Я всего лишь попросил, ради моего душевного равновесия, чтобы она играла центральную сцену без идиотской жеманной улыбочки на своем пухлом и неприлично круглом личике.
— Вы ее жутко напугали.
— Это она меня пугает. И хотя она ваша племянница…
— Она не моя племянница, а Бена.
— Да пусть она будет племянницей хоть папы римского, все равно дурой была, дурой и останется. А я написал эту роль для умной актрисы, которая бы могла играть на равных с Адамом. А кого вы мне подсунули? Дебильную любительницу, хуже которой не сыщешь на всем белом свете.
— Она очень симпатичная.
— Приторная до отвращения. И Адам слишком с ней мягок. Единственная надежда — встряхнуть ее как следует. А еще лучше дать пинка под зад, что я сделал бы с большим удовольствием, будь у меня возможность. Сделать это нужно было месяц назад. Впрочем, и сейчас не поздно.
— Дорогой Джон, вы что, забыли, что через двадня премьера?
— Любая приличная актриса выучит эту роль за час. Я говорил ей, что…
— Я вас умоляло, пусть с ней разбирается Адам. В конце концов, он наш продюсер и очень мудрый человек.
Доктор Разерфорд извлек из недр пальто металлическую табакерку, заправил в ноздри изрядную долю нюхательного табака, после чего, неприлично громко чихнув, изрек:
— При этом автора надо выпроводить из театра.
— Перестаньте городить чушь.
— Пусть только попытаются выпроводить, — проговорил он и разразился хохотом, похожим на лошадиное ржание.
Мисс Гамильтон, слегка приоткрыв рот, напрягла верхнюю губу и накрасила ее пурпурно-красной помадой.
— Право, вам следовало бы вести себя покорректнее. Иначе доведете ее до нервного расстройства.
— Чем раньше это случится, тем лучше. Если, конечно, расстройство будет серьезным.
— Честное слово, Джон, вы уже дошли до ручки. Если бы не ваши пьесы… если бы вы не были таким крупным драматургом, то…
— Избавьте меня от восторгов. Лучше найдите нормальных актеров. И поскольку мы взялись это обсуждать, то я скажу вам, что мне не нравится, как Бен играет в той большой сцене. И если Адам за ним не проследит, он отмочит на премьере что-нибудь совершенно неприличное. И тогда я буду вынужден свернуть ему шею.
Мисс Гамильтон повернулась к нему.
— Джон, он так не сделает. Я в этом уверена.
— Нет, вы не можете быть уверены. И я не могу. Если сегодня вечером обнаружатся какие-то признаки заболевания и Адам его не осадит, это сделаю я. Я ему такое устрою! Что касается этого сбежавшего из паноптикума урода, я имею в виду мистера Перри Персиваля, то, скажите на милость, какой извращенный садист сунул это существо в мою пьесу?
— Послушайте, Джон… — начала мисс Гамильтон и замолкла.
— Разве я не поставил условием с самого начала моего катастрофического сотрудничества с этим злосчастным бесталанным театром, что я не потерплю превращения моих пьес в пародии? С помощью вот таких… кретинов, гомиков.
— Перри не такой.
— Неужели? Да из него это прямо прет. У меня на такие дела инстинкт, моя дорогая. Я чую их на расстоянии.
Она в отчаянии вскинула руки:
— Я сдаюсь.
— Вздор. — Доктор засунул в ноздри еще понюшку и с шумом втянул. — Вы вовсе не собираетесь сдаваться, моя милая. А намерены нянчиться с ними. Вы и Адам. «Без робости, с весельем на лице вы все предоставляете мне».
— Довольно цитировать «Макбета». Если Габи Гейнсфорд услышит, она по-настоящему разволнуется.
— Именно к этому я и хочу ее подвигнуть.
— Уходите! — воскликнула она нетерпеливо, но добродушно. — С меня хватит. Вы замечательный, но терпеть вас больше нет сил. Уходите.
— Аудиенция закончена? — Он шутовски поклонился.
— Закончена. Проводите его, Мартина.
Девушка открыла дверь. До этих пор, не зная куда себя девать, она занималась чемоданами в углу комнаты и теперь в первый раз столкнулась лицом к лицу с визитером. Он разглядывал ее несколько секунд с видом крайнего изумления.
— Вот это да.
— Нет, Джон, — решительно проговорила мисс Гамильтон. — Нет!
— Эврика!
— Ничего подобного. До встречи.
Резко присвистнув, доктор с достоинством вышел.
Когда Мартина вернулась, примадонна посмотрела на нее в зеркало. Ее руки были крепко сжаты.
— Мартина — можно, я буду звать вас по имени, оно очень милое, — так вот, понимаете, костюмерша — это человек особенный. Она должна быть совершенно глухой и слепой по отношению почти ко всему, что происходит перед ее глазами. Думаю, вы знаете, что доктор Разерфорд — его первоначальная профессия врач, вот все и зовут его доктор, — что он выдающийся человек нашего времени. Он крупный английский драматург. Но как многие замечательные люди, он эксцентричен. С этим нам приходится мириться. И вам тоже. Вы меня поняли?
