Мартина села в кресло в шестом ряду партера. Сцена была полностью освещена, и она в первый раз увидела декорации второго акта, созданные Джеко.
Интерьер был простой и одновременно изощренный.
— Здесь живут плохие люди, — объяснил Джеко, плюхаясь на сиденье рядом с ней. — Плохие не по своей природе, а их сделали такими обстоятельства, из которых невозможно выбраться. Боюсь, мой замысел вряд ли кто заметит, кроме, может быть, нескольких эстетов с широкими взглядами, которые ходят на премьеры, но и они скорее всего поймут неправильно. — Он вздохнул. — А теперь давайте пойдем помоем руки и отправимся в одно известное мне местечко, где немного поедим, и вы расскажете мне, почему выглядите как щенок, который наконец нашел свой хвост, но не осмеливается им вильнуть. Пошли.
Закусочная была недалеко от театра и располагалась в цокольном этаже. Джеко настоял на том, что будет платить он, так что деньги Мартины, два шиллинга и четыре пенса, остались лежать в кармане нетронутыми. Сторож Фред Баджер и потом костюмер Боб Крингл расспрашивали ее осторожно, чего не нельзя было сказать о Джеко. Тот был настойчив.
— Итак, — произнес он, когда они принялись за кофе, — позвольте задать вам несколько вопросов. Если у вас секреты, которыми вы не намерены делиться, то так и скажите. И я отстану. Если нет, то прошу мне довериться. В нашем театре мне все открывают душу, что меня безмерно радует. В любом случае мы останемся друзьями и будем повторять подобные маленькие пикники. Как вы думаете, сколько мне лет?
Мартина смущенно глянула на тощую дряблую шею, изборожденное морщинами лицо.
— Пятьдесят семь?
Джеко довольно усмехнулся.
— Шестьдесят два. И я человек с причудами. У меня нет таланта развлекать публику со сцены, так я развлекаю актеров. В широком смысле, конечно. У меня с ними сложные отношения. Я строил их двадцать лет и теперь, если даже того захочу, не смогу измениться. Например, я могу совершенно чисто говорить по-английски, но мой акцент — это часть облика Папаши Джеко, и с ним нельзя расставаться. Каждый знает, что это игра, и мило мне подыгрывает. Надеюсь, и вы подключитесь.
«Он очень симпатичный, — подумала Мартина, — но какой-то странный».
И он тут же словно ответил ее мыслям:
— Поверьте, я вовсе не такой странный, каким кажусь.
— Но я честно не знаю, что вы хотите, чтобы я вам рассказала, — нерешительно проговорила Мартина.
В тусклом зеркале на стене напротив она увидела их отражения.
— Понимаете, для меня, и, я думаю, не только для меня, удивительным является ваше лицо. Не стоит впадать в замешательство, сейчас поясню. Итак, мы начали постановку пьесы, для которой необходима актриса второго плана, поразительно похожая на исполнителя главной роли. Прослушали больше сотни претенденток-инженю и наконец выбрали одну, которая меньше всего на него похожа. Вернее, совсем не похожа. — Джеко посмотрел Мартине в глаза. — Совершенно случайно эта девушка оказалась племянницей Кларка Беннингтона. Она и на него не очень похожа, что, впрочем, несущественно. И возможно, к счастью для нее. Так вот, эта непохожесть Габи Гейнсфорд на Адама достойна сожаления. В Лондоне найдется очень мало таких гримеров, как я, но и мне мало что удается с этим сделать. Ну хорошо, не похожа, но этот недостаток можно компенсировать голосом, манерой поведения, жестами. Но нашей милой маленькой актрисе с ее милым маленьким талантом никак не удается этого добиться. Тем временем наш автор, личность, обуреваемая необузданными страстями, возмущенный ее игрой, чуть ли не каждый день устраивает сцены. И с ним согласны все, кроме Беннингтона. И маленькая актриса тоже все понимает. Она переживает, плачет, а дядя знать ничего не желает и слышать ничего не хочет. Он уверен, что все прекрасно, а доктор Разерфорд просто вздорный старый идиот.
Джеко сделал драматическую паузу и ткнул пальцем в зеркало.
— И тут неожиданно на сцене под видом костюмерши возникает прелестное создание. Полюбуйтесь. Если бы я вознамерился создать портрет дочери или младшей сестры нашего героя, я бы написал ее именно такой. И это ясно каждому с первого взгляда. Все теряются в догадках. Потому что совершенно очевидно, что эта девушка вовсе не костюмерша. А может быть, она… тоже племянница? И тут некоторым приходит на ум странное предположение: а не завел ли Адам в молодости внебрачное дитя? Потому что в случайное совпадение никто не верит. Все затаили дыхание и ждут, что будет дальше. Кроме Папаши Джеко, который настолько любопытен, что ждать не желает.
— Но я его никогда прежде не видела! — воскликнула Мартина. — Только в кино, в Новой Зеландии. И он не подозревал о моем существовании. Совершенно. Я приехала сюда всего две недели назад и с тех пор ищу работу. И в «Вулкан» поэтому пришла. Вот и все.
— Вы пришли искать работу костюмерши мисс Гамильтон?
— Любую работу. А с костюмершей получилось случайно.
— И что, вы ради такой работы проделали долгий путь из Новой Зеландии? Или все же надеялись стать актрисой?
— Да, — Мартина горестно кивнула, — вы правы. Я надеялась стать актрисой. Но лучше об этом не вспоминать. Вы не можете представить, как я благодарна судьбе, что получила место костюмерши. И пожалуйста, не думайте, что я втайне надеюсь, что мисс Гейнсфорд вдруг потеряет голос или сломает ногу. В волшебные сказки я не верю.
— Ну и притворщики же все вы.
— Кто? — недоуменно спросила Мартина.
— Англосаксы. Притворяетесь даже перед собой. Вот вы наверняка надеетесь на какой-нибудь счастливый случай, наверняка, иначе не бывает, и имеете нахальство говорить мне, что, проплыв тринадцать тысяч миль в надежде стать в Лондоне актрисой, не желаете соглашаться на эту роль. И вообще, что вы за актриса?
— Прошу вас, не надо об этом, — взмолилась Мартина. — Не надо. Я на седьмом небе, что получила работу. И не хочу ничего менять.
Джеко приветливо улыбнулся:
— Но все же легкий ларингит у Габи не помешал бы, верно?
Мартина встала.
— Спасибо за прекрасный ужин. Мне пора возвращаться.
— Маленькая притворщица. Или вы уже разочаровались в себе как в актрисе?
Не отвечая, Мартина пошла впереди него, и они в молчании вернулись в театр.
II
Назначенная на семь, генеральная репетиция началась в десять минут девятого. В первом акте у мисс Гамильтон переодеваний не было, и она разрешила Мартине пройти в зрительный зал. Мартина села в заднем ряду партера рядом с остальными костюмерами.
Вспыхнули софиты, высветив бахрому занавеса, и у Мартины сильнее забилось сердце.
— Все в порядке. Поехали, — произнес голос вдалеке.
Внизу занавеса возникла золотистая полоса, которая начала быстро расширяться. Занавес пошел вверх. Перри Персиваль подал первую реплику новой пьесы доктора Разерфорда.
