— Я писал на нее рецензию, — важно молвил Найджел.
— Сюрбонадье играет так же, как в прошлый раз?
Найджел удивленно уставился на друга.
— Знаете, — медленно проговорил он, — благодаря вам я сейчас подумал и понял, что нет, не так же. Теперь его игра впечатляет больше. Взять последнюю сцену с Феликсом, когда они одни на сцене. Что он говорит Феликсу? Что он прищемит ему хвост?
— «Я доберусь до вас, Каррутерс, — процитировал Аллейн, удивительно точно подражая нетрезвому голосу Сюрбонадье. — Доберусь, когда вы будете меньше всего этого ждать».
— Просто я еще никогда не бывал до такой степени впечатлен происходящим на сцене.
— Я смотрю, это действо вас увлекло! — усмехнулся Найджел, но Аллейну было не до смеха.
— Как-то все жутковато, — сказал он. — Атмосфера в гримерной перенеслась на сцену, только еще сгустилась. Сверхъестественное напряжение, как в ночном кошмаре! Потом он говорит: «Думаете, я блефую, притворяюсь, Каррутерс?» Гарденер ему в ответ: «Да, Бородач, я думаю, это блеф. А если нет, берегитесь!»
— Вы прирожденный имитатор, инспектор.
— Не надо преувеличивать, — отозвался Аллейн рассеянно.
— Что с вами?
— Сам не пойму. Пойдемте промочим горло.
Они отправились в бар. Инспектор предпочитал молчать и читал свою программку, Найджел тоже заглядывал в свою, испытывая нарастающее любопытство. Ему было страшно неудобно за неприятную сцену в гримерной, и он ломал голову, что за конфликт назревает между Гарденером, Сюрбонадье и мисс Вон.
— Надеюсь, старина Феликс поставил этого грубияна на место, — предположил он.
— Без сомнения, — ответил Аллейн, и тут раздался несносный звук колокольчика. — Идемте, — позвал он Найджела, — а то что-нибудь пропустим.
Он дождался, пока Найджел допьет свой стакан, и заторопился в партер, прокладывая ему путь.
— Боюсь, ужин получится невеселый, — сказал Найджел.
— Ужин? Возможно, его вообще отменят.
— Возможно. А если нет? Как нам поступить? Извиниться и не пойти?
— Лучше подождем и посмотрим.
— Полезное предложение!
— По-моему, ужина не будет.
— Все, начинается, — предупредил Найджел.
Свет медленно погас, полный людей зал погрузился в темноту.
Потом впереди появилась полоска света. Она постепенно расширилась, и в мертвой тишине — было даже слышно поскрипывание подъемных блоков — занавес пополз вверх. Начался последний акт пьесы «Крыса и Бородач».
В первой сцене последнего акта на сцене находились Бородач (Сюрбонадье), его отвергнутая возлюбленная (Джанет Эмерелд) и ее мать (Сьюзен Макс). Все они замешаны в торговле опиумом. Один из шайки убит по подозрению в выполнении тайных поручений Каррутерса по прозвищу Крыса (Феликс Гарденер). Мисс Эмерелд грозится, мисс Макс льет слезы, Сюрбонадье ворчит. У них на глазах он вынимает из кармана и заряжает револьвер.
— Что ты задумал? — шепчет Джанет Эмерелд.
— Навешу мистера Каррутерса.
Быстрая смена мизансцены в темноте.
Каррутерса (Феликса Гарденера) Бородач обнаруживает у него в библиотеке, заставленной теми кожаными креслами, которые Найджел и Аллейн видели, когда пришли в театр. Никому, кроме самого бдительного театрала, пока еще неясно, кто он на самом деле: подлая Крыса, организатор незаконного сбыта наркотиков, агент нацистов и враг народа или героический агент британской секретной службы. Он сидит за письменным столом и печатает письмо на пишущей машинке, клавиатура которой зрителям не видна.
— Он колотит по клавише Q, — шепотом поделился Найджел своим тайным знанием.
К Каррутерсу — Гарденеру пришла Дженнифер (Стефани Вон), страстно в него влюбленная, не сомневающаяся в его лживости, но завороженная вопреки благородным позывам своей натуры неотразимым обаянием Феликса. Мисс Вон была в этом эпизоде чудо как хороша и завораживала зрителей, знавших, что книжный шкаф может в любой момент отъехать в сторону, чтобы из-за него вылез дворецкий (Дж. Беркли Крамер), бандит из бандитов. В своей рецензии на пьесу Найджел назвал это эксплуатацией приевшегося сюжетного хода, однако Феликс Гарденер и Стефани Вон спасли эпизод своей утонченной, сдержанной игрой. Их реплики при всей мелодраматичности происходящего были безупречны, и все прошло на ура. Даже когда отъезжающий шкаф пришел в движение и бандит схватил мисс Вон за сдобные локотки и связал бедняжку, сие бесчинство сопровождалось изысканными словесами, как-никак дворецкий и по совместительству бандит оканчивал Итон.
Фонтан противоречивых чувств, исторгнутый мисс Вон, контрастировал с непостижимым поведением Феликса Гарденера. Тот достал, набил и зажегтрубку, после чего с еле слышным вздохом опустился в одно из кожаных кресел.
— Он изумителен! — не сдержалась женщина позади Найджела. Тот улыбнулся со смесью превосходства и снисходительности и покосился на Аллейна. Темные глаза инспектора были прикованы к сцене.
«Воистину, — подумалось Найджелу, гордому своей терпимостью, — воистину старика Аллейна зацепило!» Тут Аллейн приподнял бровь и сжал губы, чем принудил Найджела повернуться к сцене — и испытать, подобно другу, потрясение.
Сюрбонадье, изображавший Бородача, наблюдал за зрителями из глубины сцены. Одной рукой он держался за дверь, через которую вошел, другой теребил грязный платок у себя под бородой. Рот у него был полуоткрыт, как будто он запыхался.
Наконец он заговорил. Все это настолько походило на сцену в гримерной, что Найджел приготовился услышать: «Веселитесь?» Но реплика Бородача поразила его еще больше.
— Наконец-то Крыса забилась в свою нору! — изрек Артур Сюрбонадье.
— Бородач… — прошептал Феликс Гарденер. Большинство актеров постарались бы рассмешить такой репликой зал, мало кто из них попытался бы добиться противоположного эффекта. Феликс Гарденер принадлежал к заведомому меньшинству: он произнес это слово так, что зрители затрепетали.
Бородач вышел на авансцену, держа в правой руке револьвер.
— Ты не убийца, Крыса, — проговорил он. — Убийца — я. Подними руки!
Гарденер медленно поднял руки над головой. Сюрбонадье тщательно его обыскал, удерживая на мушке, после чего, сделав шаг назад, перешел к обличению. Сила его гнева, для сдерживания которой определенно требовались недюжинные усилия, вогнала зал в столбняк. Эмоциональный контакт между исполнителями и аудиторией достиг невыносимой степени накала. Найджелу было сильно не по себе. У него было ощущение, что на сцене разворачивается не высосанный из пальца конфликт выдуманных Бородача и Крысы, а смертельный антагонизм двух реальных людей, по случайности вынесенный на публику. Каррутерс по прозвищу Крыса был его другом Феликсом Гарденером, Бородач — ненавидящим Феликса Артуром Сюрбонадье. Все это было так отвратительно, что Найджел с радостью отвернулся бы от сцены, но сделать это было превыше его сил.
