И Мартина стояла в дальнем левом углу, когда на сцене шел эпизод с Адамом Пулом и Габи Гейнсфорд. Идея автора была вполне ясна. Эта девушка сохранила утерянные остальными родственниками качества. Она была нужна автору, чтобы подчеркнуть метания главного героя. Она была его метафорической тенью, злым духом. В ней, ее речах, поступках зрители должны были видеть искаженного Пула. В конце Габи оказывалась сидящей напротив него — как тогда, во время фотосессии, — затем появлялась Елена Гамильтон, чтобы произнести кульминационную фразу: «Не надо лукавить. Это ты сам, а от себя не сбежишь». После чего занавес опускался.
Габи Гейнсфорд играла плохо. И дело было вовсе не в том, что она не походила на Пула внешне. Героиня Габи была слишком манерной, она совершенно не волновала зрителей, в ней не было огня.
Мартина мучилась, стоя в своем уголке. Эйфория, в которой она пребывала последние двадцать четыре часа, пошла на спад, и она опять стала жаждущей успеха актрисой.
Занавес опустился. Мартина не заметила, как к ней подошел Беннингтон. Он тронул ее руку, и она испуганно попятилась.
— Что, дорогая, думаете, что можете это сыграть?
— Извините, но я нужна мисс Гамильтон, — проговорила она заикаясь и ринулась к импровизированной гримерной.
Он догнал ее и нарочито театральным движением преградил путь.
— Погодите минутку. Я хочу с вами поговорить.
От него разило спиртным, к которому примешивался еще и запах грима.
— Жаль, если вы сочтете меня грубым, — произнес он, глядя ей в глаза. — Просто я зол, жутко зол. И мне хочется знать, кто, черт возьми, вы такая.
— Вы знаете, кто я такая, — ответила Мартина с отчаянием в голосе. — Пожалуйста, позвольте пройти.
— Костюмерша моей жены?
Он охватил ладонью ее подбородок и повернул к свету. Сзади из-за декорации появился Пул. Мартина расстроилась еще больше. Ей было стыдно, что Адам застал ее в таком глупом виде.
Ладонь Беннингтона была горячей и влажной.
— Костюмерша моей жены, — повторил он. — И милый внебрачный ребенок ее любовника? Так, что ли, получается?
Пул сжал его руку и отодвинул в сторону.
— Идите, куда вам надо, — бросил он Мартине.
Она скользнула за дверь.
Пул захлопнул ее за девушкой и повернулся к Беннингтону.
— Бен, ты и так человек не очень приятный, а в пьяном виде и подавно. Отправляйся переодеваться к третьему акту. Поговорим потом.
Через какое-то время он заглянул в гримерную.
— Как вы?
— Все в порядке, спасибо, — смущенно проговорила Мартина. — Мне жаль, что из-за меня у вас неприятности, сэр.
— О, это все пустяки. — Пул улыбнулся и исчез.
Затем появилась мисс Гамильтон и с озабоченным видом начала переодеваться для третьего акта.
IV
Закончившаяся в полночь генеральная репетиция не принесла никому особенного удовлетворения. Мартине деваться было некуда. Ей еще ничего не заплатили, и она решила снова устроиться на ночлег в артистической. Но так уж устроен человек. Если вчера ночевка там представлялась ей Божьей благодатью, то теперь захотелось постели с чистым бельем, а перед этим постоять под душем.
Актеры и рабочие сцены постепенно расходились. Хлопали двери, голоса замирали сначала в коридоре, затем в переулке. Сторож Фред Баджер вышел из своей каморки и задумчиво уставился на Мартину. Ей стало не по себе, и она поспешила в гримерную Елены Гамильтон, где уже навела порядок. Общаться со сторожем не было никакого желания. Она надеялась посидеть тут минут пять — десять, дождаться, когда он отправится на обход.
В гримерной у газового обогревателя сидел Адам Пул.
— Извините, — смущенно проговорила Мартина и направилась к двери.
Он встал.
— Не уходите. Я ждал вас, чтобы поговорить.
«Вот и все, — с грустью подумала она. — Меня выгоняют. Придется идти к вокзалу искать дешевый отель. Только когда я туда доберусь?»
Он усадил ее в кресло, сам сел напротив.
— Я бы предпочел не обращать на все это внимания, но нс могу. Во-первых, позвольте извиниться за выходку Беннингтона. Сам он, конечно, делать это не намерен.
— Ничего страшного не случилось.
Адам Пул встрепенулся:
— Случилось. Это было оскорбительно. Для нас обоих.
Мартина была слишком утомлена, чтобы прочувствовать, насколько приятно для нее прозвучала последняя фраза.
— Будем говорить откровенно. Вы так на меня похожи, что вас принимают за мою дочь. Вот как обстоят дела. Насколько я понял, вы из Новой Зеландии. Сколько вам лет?
— Девятнадцать, сэр.
— Вам не следует всякий раз вставлять в разговор «сэр». Я этого не люблю. — Он помолчал. — Мне тридцать восемь. Двадцать лет назад в свой первый ангажемент я гастролировал по Новой Зеландии и Австралии. В труппе тогда был и Беннингтон. Вот он и засуетился. С учетом всего этого, надеюсь, вы не станете возражать против вопросов, где вы родились и кто ваши родители?
— Конечно, не возражаю, — горячо отозвалась Мартина. — Мой отец, Мартин Тарн, сын и внук овцеводов, погиб в войну.
Он кивнул:
— Понятно. А ваша мама?
— Тоже из семьи фермеров-овцеводов.
— А какая у нее была девичья фамилия, если не секрет?
— Это, конечно, не секрет, но…
— Прошу вас, скажите.
— Ее звали Пола, девичья фамилия по матери Пул, по отцу Пассингтон.
Адам крепко сжал подлокотник кресла.
— Почему же вы не сказали сразу? — Мартина молчала. — Пола Пул-Пассингтон, кузина моего отца. Давным-давно вышла замуж за какого-то Пассингтона и исчезла. Как теперь выяснилось, в Новой Зеландии. Почему она не захотела повидаться со мной, когда я был там?
— Думаю, мама театрами не интересовалась, — ответила Мартина. — Да и родство у нас с вами очень дальнее.
— Но ведь можно было хотя бы упомянуть об этом.
— Я предпочла промолчать.
— Из гордости?
— Если хотите, да. — В ее тоне почувствовался вызов.
— Зачем вы приехали в Англию?
— Искать работу.
— Костюмерши?
Она молчала.
— Так что? — спросил он.
— Как получится.
— Вы же актриса, зачем это скрывать?! — воскликнул Адам. — Я говорил с Джеко. Он мне все рассказал.
Мартина встала.
— Извините меня, это все действительно глупо, но я не хотела извлекать из нашего родства пользу. Да, год назад меня приняли в Новой Зеландии в одну гастролирующую труппу, и я была с ней в Австралии.
