— Черт побери, зачем вы меня сюда привели?
— Хотел услышать ваше мнение по поводу ссадины. Все, Фокс. Фургон прибыл?
— Он в пути, сэр, — ответил детектив, заворачивая кусок картона в бумагу.
Аллейн посмотрел на доктора.
— Вы думаете, жена захочет его увидеть?
— Нет. Но если надо, притворится, что захочет. Она это умеет. Только зачем ее расстраивать? Что это даст?
— Наверное, все же следует у нее спросить?
— Почему, черт возьми, вы не отпустите ее домой? Это выше моего понимания. И мне жутко наскучило общество Бена. Куда вы меня теперь направите?
— Вы можете подождать на сцене или в какой-нибудь незанятой гримерной. Или в кабинете администратора. Я думаю, он открыт.
— Верните хотя бы мой нюхательный табак.
Аллейн повернулся к детективу:
— Фокс, передайте, пожалуйста, доктору Разерфорду его табакерку и остальные вещи.
Доктор нерешительно направился к двери. Затем оглянулся и проговорил, глядя исподлобья на Аллейна:
— Инспектор, предположим, я бы признался, что это я дал Бену по морде. Что тогда?
— Ничего, — ответил Аллейн. — Я бы вам просто не поверил.
I
Когда Аллейн зашел в гримерную Елены Гамильтон, на него пахнуло цветочным ароматом, смешанным в запахами табака и косметики. Здесь было тепло. Она уже переоделась и сидела в кресле спиной к двери. Он видел лишь ее правую руку, свисавшую к полу с сигаретой между пальцами.
— Прошу вас, мистер Аллейн, заходите.
Ее голос был теплым и почти веселым, но лицо выдавало усталость.
Как будто прочитав его мысли, Елена прикрыла глаза ладонями.
— Боже мой, что за жуткая ночь! Я так устала.
— Надеюсь, для вас это испытание близится к концу, — сказал инспектор. — Я пришел сообщить, что тело оправляют в морг.
— Вы имеете в виду, что я должна… посмотреть на него?
— Только если хотите. В принципе в этом нет никакой нужды.
— Тогда лучше не надо, — прошептала она и добавила более твердым голосом: — Это было бы притворством. Настоящего горя я не испытываю. К тому же боюсь мертвецов.
Аллейн выглянул в коридор, где ожидали Фокс с Гибсоном, и отрицательно покачал головой. Фокс ушел.
Когда инспектор вернулся, Елена подняла на него взгляд.
— Что еще?
— Только пара вопросов. Вы слышали о человеке по имени Отто Брод?
Она усмехнулась.
— Отто Брод? Я не только слышала о нем, но и знала его. Он чех или австриец. Не помню точно. Интеллектуал. Мы познакомились три года назад, когда были на гастролях в Европе. Он написал пьесу и попросил моего мужа ее оценить. Но для этого надо было прочитать пьесу, а Бен в немецком не силен. Так что он пообещал найти какого-нибудь литератора, знающего язык, и, видимо, тут же забыл. Сомневаюсь, что он показывал кому-нибудь эту пьесу.
— Вы не знаете, они поддерживали связь?
— Представляете, Бен несколько дней назад сказал, что получил от Отто письмо. Возможно, тот ему время от времени писал, спрашивал о своей пьесе, но Бен вряд ли отвечал. — Елена вновь прижала ладони к лицу. — Он носил письмо в кармане.
— В кармане пиджака или пальто? — спросил Аллейн.
— Пиджака. В последний раз, когда Бен уходил в театр, письмо лежало во внутреннем кармане. Я это знаю, потому что он покрутил им перед моим носом и сказал: «Это моя козырная карта». Странные слова, не правда ли? Причем сказал он это со злой усмешкой.
— Возможно, он имел в виду козырь, который собирался использовать против кого-то, вам так не показалось?
— Да. Скорее всего.
— А он намекнул, кто этот человек?
Она кивнула:
— О да. Думаю, это была я. Или Адам. Или мы оба. В его тоне чувствовалась угроза. Но если это убийство, у нас все равно у обоих алиби, верно?
— Что касается вас, то без всяких сомнений, — ответил Аллейн.
Он спросил ее, почему она считает письмо от Брода угрозой для нее или Пула, но она уклонилась от ответа. Сказала, что просто это почувствовала.
— Вы поехали в театр вместе с мужем?
— Нет. Мы уже давно не ездим вместе.
Аллейн помолчал.
— Я вынужден вам сказать, подчеркиваю, вынужден, так предписывает мне долг, что я знаю о произошедшем между вами вчера.
Она побледнела.
— Откуда вы знаете? Вы не можете знать! Неужели… Джеко? Нет, только не он.
— Ваш муж сам… — начал Аллейн, но она его перебила:
— Бен? Он что, похвастался перед кем-нибудь? Дарси? Или, может быть, даже Габи?
— Извините, — мягко проговорил Аллейн, — раскрывать этого я не имею права.
— Но это был не Джеко, не он…
— С мистером Доре я еще не беседовал, — успокоил ее Аллейн.
— Еще не беседовали? Слава Богу.
— Насколько хорошо вы были знакомы с Отто Бродом?
Елена слабо улыбнулась и поднялась с кресла. Ее лицо просветлело.
— Наше знакомство было коротким. Ему повезло.
— В каком смысле?
— В том, что я его любила, правда, недолго.
Аллейн понимающе кивнул.
— Да, действительно, ему улыбнулась удача.
— Вы такой деликатный, мистер Аллейн.
— Вы думаете, что тут есть какая-то связь? Я имею в виду ваши отношения с Бродом и угрозу, какую представляло это письмо.
Она отрицательно покачала головой:
— Не думаю. Вряд ли Бен знал о нашей связи. Она закончилась быстро, как летняя гроза.
— И Брод так же легко расстался с вами, как вы с ним?
— О нет. — Она мечтательно улыбнулась. — Отто был очень молод, горяч и совсем не собирался расставаться, бедняжка. Вы смотрите на меня как-то странно, мистер Аллейн. Как будто осуждаете.
Аллейн вежливо улыбнулся.
— Ни в коей мере, мисс Гамильтон. Роковые женщины живут по своим законам.
— Вы одарили меня замечательным комплиментом. Спасибо.
Она опустилась в кресло и опять погрустнела.
— Могу я вас спросить, почему вы считаете, что Бена убили?
— Причина, в сущности, пока единственная. Перед самой кончиной он в своей гримерной припудривался, как будто собирался идти на поклоны.
— Конечно, это странно, — согласилась она. — Но я по-прежнему считаю, что он покончил с собой. Потому что впереди у него не было ничего, кроме тоски и беспробудного пьянства.
