— Да уж, без тепла — это не жизнь, — согласился я, — вам надо высаживать деревья, в Исландии тоже так делают.
— Он тоже так говорил, — кивнула Фрея.
— Он — это кто?
— Первый человек с Большой земли, живший на острове.
— Мартин Йенсен?
— Да, Мартин. Говорят, он жил у нас целый год. Это было еще до моего рождения, но люди до сих пор о нем вспоминают. Он многому научил нас.
— Он умер года три назад, кажется, уже совсем был старик.
— Да, люди с вашей базы говорили нам об этом. Отец и Торбьорн потом весь вечер пили за его бессмертную душу. Хотя Торбьорну все равно, по какому поводу пить, лишь бы пить. Потому он и не стал конунгом. Ты знаешь, что его отец был конунгом в то время, когда люди с Большой земли приплыли на наш остров?
— Отец начальника стражи? Нет, не знал. Но ведь должность не передается по наследству?
— Не передается, — согласилась Фрея, — после смерти конунга собирается большой совет, из членов которого избирается новый конунг. Однако сын умершего всегда считается первым кандидатом, если члены совета не видят у него явных недостатков.
— Так Торбьорн, наверно, был сильно обижен на то, что его не выбрали?
— Кто знает? — Она пожала плечами, по которым были рассыпаны светлые кудри. — Трудно судить о том, что было еще до твоего рождения. Но говорят, что Торбьорн всегда любил выпить в мужской компании да посоревноваться со стражниками в искусстве владения мечом. Остальное его мало интересовало. На место конунга тогда больше всех претендовал Ульрих Дикий.
— Дикий? Нормальное такое прозвище.
— Да, по вине этой дикости он и не стал вождем и до сих пор не может успокоиться из-за своего поражения. Вообще Ульрих очень умен, весь его род пользуется большим уважением. Однако у него с молодых лет бывают приступы ярости, когда с ним опасно спорить.
— Он кого-то убил?
— Убил? Нет, — Фрея отрицательно покачала головой, — у нас почти не бывает убийств. Подобное случается раз в десять, а то и двадцать лет.
— И что делают с убийцей, если поймают?
— Сажают в лодку.
— В смысле? — не понял я.
— Убийцу сажают в лодку, дают небольшой запас еды и питья и одно весло. Затем лодку с преступником в сопровождении двух лодок, в которых сидят несколько молодых сильных гребцов, выводят в открытое море, туда, где сильное течение мгновенно увлекает его куда-то на север. Сопровождающие преступника лодки, несмотря на то что в каждой по четыре сильных гребца, с трудом возвращаются на берег.
— А преступник?
— Кто знает? Ни один из них не вернулся. Скорее всего, они погибают в море от холода или жажды. В одиночестве.
— Да уж, печальная участь. Лучше не попадаться.
— Лучше не совершать того, за что можно попасться, — не согласилась Фрея.
Некоторое время мы молчали, каждый погруженный в свои мысли. Божья коровка, покружив надо мной и, очевидно, посчитав меня достаточно миролюбивым, села мне на руку. От нечего делать я стал считать черные точки у нее на крылышках. Один, два… восемь. Китайцы говорят, что восемь — это счастливое число. Интересно, есть ли у меня счастливое число?
— А что, вчера на острове что-то случилось?
Букашка приподняла крылышки и через мгновение унеслась куда-то вдаль.
— Откуда ты знаешь? — Фрея резко обернулась ко мне. Лицо ее выражало настороженность.
— Да слышал случайно, как стражники что-то обсуждали, но ничего толком не понял.
Фрея задумалась, не уверенная, стоит ли говорить со мной на эту тему.
— Вчера утром убили одного человека, — она говорила медленно, так, словно еще продолжала сомневаться, — его звали Алрик. Ему отрубили голову.
— Голову? — Я мгновенно вскочил на ноги и непроизвольно огляделся по сторонам, словно ожидал, что убийца собирается сейчас проделать нечто подобное и со мной. — Вы его уже посадили в лодку? А голову нашли? — Вопросы вылетали из моего рта один за другим.
— Пока ничего не нашли, ни голову, ни убийцу, — Фрея тоже встала, — точнее, даже убийц.
— Их что, много?
— Один старый охотник по следам определил, что убийц было двое, и одного из них Алрик успел ранить перед тем, как его убили. Он потерял много крови.
Откуда-то послышалось жужжание шмеля. Оно становилось все громче, пока, наконец, не превратилось в оглушительный рев взбирающегося по уклону квадроцикла. На поляну выехала синяя «хонда», за рулем которой сидел Зиверс. Лицо его было хмурым.
— Мое почтение, Фрея, — вежливо поздоровался он с дочерью вождя, — твой отец крайне озабочен твоим внезапным отъездом и настоятельно просит тебя как можно скорее вернуться в город.
Не говоря ни слова в ответ, Фрея направилась к своему квадроциклу. Да, это был уже ее квадроцикл.
— Ты доедешь сама? — попытался я проявить заботу.
— Догоняйте! — Взревев мотором, красный квадроцикл устремился вниз по склону.
Мы с Зиверсом довольно долго смотрели ей вслед, ожидая, что она перевернется на первом же повороте.
— Эдди, — Зиверс не пытался скрыть своего недовольства, — мне кажется, я рассказывал о правилах нахождения в красной зоне.
— А это красная? — Я попытался изобразить удивление.
— Несомненно, как несомненно и то, что вы это прекрасно знаете.
— Да? А с виду зеленая, вон елочки кругом.
— Это сосны, — поправил меня Зиверс.
— Ну вот, сосны, даже вы это видите. Что плохого в том, чтобы полюбоваться местной природой?
Зиверс хмыкнул:
— Не знаю, какими красотами вы больше любовались, Эдди, но вызывать гнев местного правителя — это неразумно. Садитесь, я отвезу вас на базу. Кстати, я не понял, вы что, подарили дочери конунга квадроцикл?
Глава 5
— Я не понял, ты что, подарил этой красотке наш квадроцикл? — Гартман, раскрасневшись от возмущения, метался по моей маленькой комнате, еле вмещающей одновременно и его огромный живот, и столь же огромное возмущение.
— Не заводитесь, профессор, у нас есть еще один, — пытался я вяло защищаться, — мы можем им пользоваться по очереди.
— Черта с два. — Профессор совершенно не интеллигентным стремительным жестом сунул мне под нос фигу. — Чтобы в один прекрасный день ты его подарил еще какой-нибудь девице с затянутой в кожаные штаны попой.
— Ага, значит, на попу ее вы все же засматривались, — уличил я Гартмана, — и как вам?
— Дать бы тебе по шее, — мечтательно протянул профессор.
— Вы же потомственный интеллигент, Юрий Иосифович, — на всякий случай я отодвинулся от Гартмана, насколько это позволяли размеры кровати, на которую я забрался с ногами, — откуда у вас такие мысли?
