— Надень, так будет лучше.
Она быстро натянула на голову шлем, опустила акриловое забрало. Я проделал то же самое. Теперь дождь гулко стучал по шлему, но это уже было где-то снаружи. Жаль только, что оба к этому моменту насквозь промокли. Хотя Фрея вся в коже, может, ее не так замочило.
Сквозь дождевые потоки я не сразу разглядел, что на холме светились не два, а четыре огонька. Лишь когда мы подъехали совсем близко и остановились, я смог разглядеть за мокрым пластиком лицо Зиверса. Я спрыгнул на дорогу и чуть не поскользнулся на мокрых камнях. Кое-как удержавшись на ногах, я обернулся к Фрее:
— До завтра.
Она подняла залитую дождем пластину.
— Завтра будет очень тяжелый день. Если отец найдет убийцу, то будет много хлопот.
— А если не найдет?
Фрея покачала шлемом.
— Будет очень плохо. Хуже некуда. Отцу будет трудно защититься от обвинений.
— Фрея! — Я с трудом перекрикивал завывания ветра, особенно сильного здесь, на перевале. — Не может быть так, что убийцу найдут, а твоему отцу будет еще труднее защитить себя.
Она непонимающе смотрела на меня, затем разгневанно выкрикнула:
— Мой отец не приказывал убить Алрика!
В последний момент я успел отпрыгнуть в сторону. Колесо квадроцикла, едва не наехав мне на ногу, выбросило несколько камней, к счастью, пролетевших мимо. Ревущая машина устремилась по дороге вниз, к утопающему в потоках дождя городу. Да уж, стражникам предстоит веселая ночка.
— Садись, Ромео, простынешь! — крикнул мне Гартман.
И профессор, и Зиверс, облаченные в черные дождевики с капюшонами, накинутыми поверх мотошлемов, походили на всадников апокалипсиса из фантастических фильмов. Я почувствовал, что действительно уже замерз и, судя по всему, простыл. Все тело сотрясала мелкая дрожь, проникавшая даже куда-то внутрь моего организма. Казалось, что замерзшая напрочь печень трясется где-то в подреберье, а глядя на нее, стучат камнями от холода почки. Гартман протянул мне дождевик. Хотя я и был уже насквозь мокрый, но с радостью быстро нацепил на себя черную хламиду. Хотя бы от ветра она меня укроет.
Когда мы въехали на территорию базы, дождь уже ослабел. Все трое мы вошли в пустынный холл.
— Пошли скорее, надо тебе в сухое переодеться да коньячку хлопнуть граммов двести.
Гартман подтолкнул меня к лестнице, но Зиверс загородил нам дорогу.
— Есть предложение лучше.
— Это какое же? — Профессор мокрой горой навис над немцем.
Я так замерз, что не мог принять участие в их дискуссии.
— Идите за мной, вам понравится.
Зиверс, не оборачиваясь, зашагал по коридору, уверенный, что мы последуем за ним. И мы последовали.
В жарко разогретой сауне было действительно хорошо. Натянув войлочную шапку на уши, я сидел, скрючившись, на верхней полке до тех пор, пока не почувствовал, что начинаю согреваться. Эх, сейчас бы парку поддать. Однако каменка была электрическая, и грозные надписи на нескольких языках однозначно запрещали лить воду на печь. Ну ничего, и так неплохо. Я наконец выпрямился, вытянул ноги на всю длину. Места хватало, Зиверс и профессор почти не промокли, не замерзли, как я, и уже вышли из парилки.
Когда я наконец, разомлев и слегка покачиваясь, вышел в предбанник, немецко-еврейские отношения как раз достигли своего апогея. Не знаю, когда они успели, но бутылка великолепного Hennessy Paradis была уже наполовину пуста.
— Конечно, крепкий алкоголь и сауна не оптимальное сочетание, но сейчас, Эдди, это именно то, что тебе нужно. — Зиверс протянул мне бокал, в котором плескались граммов сто пятьдесят золотистого напитка. — Как у вас говорят, пей до дна.
— Будем здоровы. — Я опрокинул в рот коньяк.
Теплая, ласковая волна пробежала по организму. Промчавшись по пищеводу и отозвавшись вспышкой тепла где-то в желудке, она мгновенно охватила все мое тело, доставая до самых кончиков пальцев.
Гартман, словно заботливая наседка, сунул мне в рот кусок сыра и вновь наполовину наполнил бокал.
— Запей и опять иди греться. Я с тобой больным возиться не собираюсь. — Голос его был весьма суров, но для меня сейчас не было ничего милее этой напускной суровости.
— Спасибо вам, мужики, — я поставил пустой бокал на стол, — и за парилку спасибо, и за коньяк.
— Нет проблем, сауна топится каждый вечер, можно приходить в любой день, — улыбнулся Зиверс.
— А коньяк я у тебя под кроватью взял, — как ни в чем не бывало сообщил Гартман.
Я натянул на уши банную шапочку с вышитым белым медведем.
— Ну и суки вы!
Дружное ржание было мне ответом. Мне не оставалось ничего другого, как тоже улыбнуться. Все было хорошо, все было просто замечательно.
Утро было серым. Не понимающие, в чем дело, жители медленно собирались на площади. Хотя было объявлено, что должны явиться только мужчины старше пятнадцати лет, многие заявились с женами, а самые молодые с матерями, пытавшимися пробиться через оцепление. Готфрид нервничал. Стражников не хватало. Ночью Торбьорну стало совсем плохо, его рвало, причем остатков пищи в желудке уже совсем не было и изо рта выходили лишь капли мутной зеленоватой слизи. Все это было очень некстати. Особенно не нравилось Готфриду то, что Торбьорн накануне своего отравления обедал не дома, а в харчевне, где еще несколько десятков горожан ели тот же самый суп. Никто из них на здоровье не жаловался. Конунг старался не думать о причинах странной болезни своего товарища, однако Свен, всегда произносивший вслух мысли, едва успевшие сформироваться в его голове, шепнул на ухо Готфриду:
— Сдается мне, Торбьорна отравили. — Он загадочно подмигнул конунгу и, видя, что тот молчит, продолжил: — Только яду положили как на обычного человека, а надо было вдвойне.
— Возможно, ты прав, — Готфрид обвел взглядом гудящую толпу, — но тогда все совсем непонятно. Сначала Алрик, теперь Торбьорн, кому это нужно?
— Убийство Алрика создало тебе много проблем, — Свен задумчиво ковырял в носу, — если Торбьорн умрет, то это еще больше ослабит тебя, Готфрид. — Закончив с носом, он принялся ногтем выковыривать из зубов остатки мяса. — Кто хочет твоего ослабления больше всех? Кто имеет шанс возвыситься в случае твоего падения? — Свен смачно сплюнул.
— Ты думаешь, Ульрих? — Пальцы руки машинально сомкнулись на рукояти меча.
Конунг поискал взглядом в толпе своего противника и вскоре увидел его. Дикий стоял, окруженный несколькими молодыми членами совета, и что-то возбужденно им объяснял. Неужели это он все подстроил? Понятно, что Ульрих если и действовал, то не своими руками. Всех его подручных Готфрид знал наперечет, но Ульрих достаточно богат, он мог кому-то и заплатить за убийство Алрика, а потом и Торбьорна. Хотя Торбьорн пока жив.
