— Надписи сделаны на древнем гондском наречии. Да, именно на гондском, хотя клятву приносили русы. Судя по этому и еще нескольким свиткам, которые сохранились с тех времен, у русов тогда либо не было письменности, либо, — Хранитель усмехнулся, — не умели писать русы, приплывшие на остров. Старая гондская речь сильно отличается от той, которую мы сейчас употребляем. Альбер поможет тебе прочесть и понять текст великой клятвы, а затем, если ничто не помешает нам, мы сможем вместе отобедать и поговорить. Надеюсь, ты не возражаешь?
Ладвик оторвал взгляд от свитка и взглянул на меня. Возражений он явно не ожидал. Их и не было.
— Люди, вышедшие на берег, плакали. Они плакали от счастья, от того, что не могли поверить в то, что им удалось спастись, что они будут жить. Дети ревели просто от того, что видели плачущих родителей. Даже мужчины не могли сдержать слез. Дюжина потрепанных вчерашней бурей кнорров уткнулась носами в каменистый берег. Три корабля они вчера потеряли. Три корабля — так легче сказать, легче думать. На каждый корабль набилось человек семьдесят вместо обычных сорока. Удивительно, как они вообще все не потонули.
Сомхэрл, опираясь на посох, внимательно осматривал угрюмый берег. Узкая полоска камней сменялась скалами, уходящими вверх, куда-то в туман, затянувший все небо. Куда их занесла судьба и не появится ли из-за скал опасность страшнее той, от которой убегало их племя. Хотя, что может быть страшнее смерти? Разве что медленная смерть. Все же русы были милосердны. Тех, кто им не был нужен, убивали сразу. О нравах обитателей здешних мест пока было ничего не известно, а это означало, что надо быть готовым к худшему.
В любом случае оставаться на берегу не было никакого смысла. После нескольких суток, проведенных в открытом море, людям было необходимо согреться и высохнуть. Отобрав несколько молодых мужчин, Сомхэрл повел их по склону, там, где подъем казался наиболее удобным. Сам Сомхэрл был уже не молод, вдвое старше любого из тех, кто взбирался по скальнику вслед за ним, однако он был еще крепок, очень крепок. И телом, и прежде всего духом, не дававшим вырваться на волю страху и отчаянию, укрытым где-то в глубине сознания. Сомхэрл оглянулся. Они поднялись уже достаточно высоко, люди внизу казались маленькими черными мошками, бессмысленно копошащимися на узкой полоске берега, зажатого между серыми угрюмыми скалами и таким же угрюмым и серым морем. До перевала оставалось совсем немного. Сомхэрл с силой оперся на посох и выскочивший из-под него камень помчался вниз, набирая скорость и ударяясь о скалы. Друид проводил его взглядом. Как мы похожи на этот камень. Тоже долгие годы провели на одном месте, потихоньку покрываясь мхом, и вдруг в одно мгновение судьба опрокинула нас и отбросила в сторону, и мы полетели, не в силах противостоять воле рока. Но ведь всякое падение когда-то заканчивается. И этот камень завершит свой полет и вновь будет лежать многие годы, только уже на новом месте. С моря подул холодный ветер. Он с легкостью забирался под одежду и забирал себе остатки тепла. Безжалостный к людям, ветер не пощадил и туман. Он рвал его на части, подбрасывал вверх и там, в высоте, окончательно почувствовав себя победителем, гнал его прочь, туда, где море и небо сливались в единое целое.
Сомхэрл первый достиг вершины и в изумлении остановился. Вскоре весь его маленький отряд замер рядом с ним, также не в силах вымолвить и слова. Неожиданно, самый молодой из всех, Петер, упал на колени.
— Это же чудо, это чудо божие, — повторял он снова и снова.
— Теперь это наша земля, — прошептал Сомхэрл, — земля гондов.
Они спускались вниз, перепрыгивая с камня на камень, спеша поведать соплеменникам об увиденном. Сомхэрл внимательно смотрел под ноги, не желая сорваться с обрыва. Крик отчаяния заставил его поднять голову. Друид смотрел в направлении, которое указывала рука Петера, смотрел на вход в бухту. Вот и все. Страх вырвался из своей норы и в одно мгновение заполнил собой все сознание. Сомхэрл с силой стиснул посох.
— Скорее вниз! Идем же.
Его голос вывел всех из оцепенения. Они устремились вниз, туда, где сотни людей, беспомощно замерев на берегу, смотрели, как в бухту входят два черных драккара, носы каждого из которых венчала такая же черная голова дракона.
— Русы! Это русы!
Крики отчаяния раздавались по всему берегу. Люди, только что считавшие себя спасенными, теперь вновь готовились принять смерть. Несмотря на то что в бухту зашли только два корабля викингов, никто и не помышлял о возможном сопротивлении. Воля этих людей была уже давно сломлена. У многих мужчин были короткие гондские мечи, которыми, может быть, и нельзя было победить, но с которыми можно было дорого отдать свои жизни. Среди гондов было несколько охотников, вооруженных превосходными, бьющими на сто шагов, тисовыми луками. Все они, не думая ни о сопротивлении, ни о бегстве, безвольно смотрели, как черные корабли на полной скорости приближаются к берегу. Скорость и погубила драккары.
Вся средняя часть бухты была занята прибившимися к берегу кораблями гондов. Драккары разделились, один из них повернул вправо, другой, наоборот, взял чуть левее. Русы хотели с ходу причалить к пологому берегу с тем, чтобы иметь возможность как можно быстрее оказаться на суше и вступить в бой. Сначала на невидимую подводную скалу напоролся один черный корабль, а через несколько мгновений оглушительный грохот и отчаянные крики донеслись с другой стороны бухты. На одном из драккаров рухнула тяжелая мачта. Оба корабля, напоровшиеся на острые вершины подводных скал, не могли сдвинуться с места, а все усиливающийся ветер гнал на них все более и более высокие волны, с яростью бьющие в держащиеся из последних сил борта. В конце концов стихия оказалась сильнее, и с оглушительным треском один из драккаров переломился пополам. Команда второго драккара, не дожидаясь, когда их корабль стихия разнесет в щепки, начала прыгать в воду.
До берега добралось чуть больше половины некогда грозных воинов. Но и те, кто спаслись от ярости волн, уже не имели ни сил, ни оружия, чтобы спастись от ярости людей, которых они столько времени преследовали. Гонды, все это время стоявшие на берегу, наконец вспомнили, что они люди, а значит, они умеют убивать себе подобных. И вот кто-то первый, больше всех жаждущий крови, жаждущий мщения за пережитый страх, издал возглас, больше похожий на вой.
— Убьем, убьем русов!
И вой этот, вой страха и ненависти, подхватили сотни глоток.
— Убьем!
Убьем! Убьем своих врагов, а вместе с ними убьем и тот страх, который они заставили нас испытать, убьем то унижение, которое мы пережили по их воле. Убьем все это, ведь что может быть лучше убийства? Человек, первым издавший призыв убивать, первым же выхватил меч. Он уже сделал шаг вперед в сторону выходящего из воды обессиленного викинга, когда тяжелый дубовый посох с силой опустился на его плечо. От боли и неожиданности несостоявшийся убийца выронил меч.
Сомхэрл вышел вперед и обернулся к своим соплеменникам.
— Посмотрите на них, — он указал рукой на сбившихся в кучу, обессиленных, но все еще готовых к драке русов, — кто это?
