Я в задумчивости один за другим бросал камни в озеро. Как говорят китайцы, хочешь попасть в центр круга, брось камень в воду. Я бросал без промаха. Фрея, прижавшись к моему плечу, смотрела на разбегающиеся по воде круги.
— Как быстро они исчезают, — прошептала Фрея.
— Кто?
— Круги на воде, — она прильнула ко мне сильнее, — я думаю, что лучше быть тем, в кого бросают камни, чем самому стать таким камнем и потом лежать где-то на глубине и во тьме всеми забытым.
— Ты уже настоящий философ.
— Философ? Что это?
— Это такие люди, которые сидят на берегу, смотрят на воду, а потом говорят красивые фразы, которые выкладывают в Инстаграм.
— Что делают? — окончательно запуталась Фрея.
— Не обращай внимания, я знаю столько ненужных слов, и порой они из меня непроизвольно выскакивают.
Я взглянул на часы, прошло уже больше часа с тех пор, как мне удалось вызвать по рации Гартмана.
— У тебя что-то случилось? — Гартман явно не предполагал, что я могу вызвать его без повода.
— Да. Мы выехали на квадроцикле за город, а когда собирались возвращаться, у нас кончилось топливо. Вот я и подумал…
— Что уважаемому профессору больше нечем заняться, как метнуться на базу и привезти вам канистру с бензином. Кстати, говоря «мы» — это значит, ты с Фреей?
— Вы, как всегда, проницательны, Юрий Иосифович.
Рация захрипела, судя по всему, Гартман смеялся.
— Хорошо, где вас найти? Я не хочу спрашивать Зиверса.
— Если вы повернетесь чуть левее, то я помашу вам рукой.
— Ты что, меня видишь?
— Бинокль — полезная штука. Я на берегу, смотрю, как вы рыбачите.
Ежедневно Гартман в компании своих коллег выезжал на лодке к центру озера, туда, где глубина его была максимальна. Они производили замеры температуры воды, а также брали глубинные пробы, пытаясь по уровню сероводорода и прочей гадости определить, как крепко спит вулкан и через сколько миллионов лет он проснется. Ученые любят делать бессмысленные вещи.
Гартман наклонился ко дну лодки. Когда он выпрямился, в его руках тоже был бинокль. Прижав его к глазам, он начал осматривать берег. Я помахал ему рукой.
— Я вас вижу, — снова ожила рация.
— Аналогично, профессор.
— Значит так, — вздохнула рация, — мы здесь скоро заканчиваем, но до берега добираться довольно долго, да и потом не меньше часа еще пройдет. Так что загорайте.
— Что-то больно пасмурно.
Облака действительно полностью затянули небо. Озеро парило, и клубы серого тумана все больше закрывали маленькую фигурку профессора, сидящего в игрушечной лодочке.
— Ничего, ультрафиолет сквозь тучи проходит, — буркнул Гартман, — все, отбой.
Наконец вдалеке послышалось тарахтение мотора. Я встал и увидел небольшое облачко пыли, постепенно приближающееся к нам. В отличие от Фреи, профессор перемещался в пространстве неторопливо вне зависимости от того, шел он пешком или ехал на квадроцикле.
Я повернулся к Фрее и быстро поцеловал ее в губы. Я надеялся, что Гартман ничего не увидел. Профессор действительно ничего не видел. Он догадался.
Подъехав, Гартман вежливо поприветствовал Фрею и кивнул мне:
— Канистра сзади, заправляйся и поехали.
Я быстро заправил квадроцикл Фреи и показал указатель уровня топлива.
— Если остается совсем мало, то за город лучше не выезжать. Скажешь мне, и я привезу еще бензин.
— Хорошо, — кивнула Фрея, — мы завтра увидимся?
Ничто другое ее сейчас не интересовало.
— Конечно, с утра я буду у Ладвика, а потом могу прийти к тебе. Только где мне тебя искать? В совете?
— В совете не стоит, — она задумалась, — выйдешь из города по той же улице, по которой обычно входишь, пройдешь примерно половину пути от города до стражи, там небольшая рощица.
— Помню, что-то росло.
— Вот там и жди меня. Когда солнце будет в зените, я приду, — она подмигнула мне, — или приеду.
— Хорошо, принцесса.
Мы оба замерли, не зная, как поступить.
— Да целуйтесь уже — и поехали, — не вытерпел Гартман.
И мы вновь уже который раз за день уткнулись друг в друга распухшими от поцелуев губами.
— Как далеко у вас все зашло? — Гартман ехал медленно, равномерный рокот мотора позволял спокойно разговаривать. — Понятно.
Мое молчание говорило само за себя.
— И что будет дальше? — продолжал пытать меня профессор.
— Время покажет, — пробормотал я.
— Лучшим вариантом было бы отдать тебя Зиверсу, чтобы он запер тебя в изоляторе. Посидишь так полгодика до прихода корабля. А потом отчалишь. И никому больше жизнь испортить не сможешь.
— Вы ничего не понимаете! — выкрикнул я с обидой.
Гартман остановился. Ко мне он не повернулся, и я все так же смотрел на толстую складку жира на его шее.
— Что я не понимаю, Эдик? У меня уже внуки, что я могу в этом не понимать? То, что ты по уши влюбился, да? Это я прекрасно понимаю. То, что ты думаешь, что это совсем по-другому, не так как с однокурсницами? И это я понимаю. — Он наконец обернулся. Его ноздри раздувались от возмущения. — Но только я, в отличие от тебя, понимаю, что у всего этого нет будущего.
— Это как вы определили?
— Что тут определять? — кипел Гартман. — Вы не просто разные люди, вы разные биологические виды, вы из разных миров.
— Да ладно вам, у нас любая деревня в глубинке отстала в развитии больше, чем они здесь.
— Да неужто, — ухмыльнулся профессор, — и что, ты готов навеки поселиться в этой деревне? Ты готов к этому?
— Почему бы нам с Фреей не поселиться у меня?
— Да, почему? Спроси об этом у ее папаши, конунга. Он тебе быстро все разъяснит.
— При чем тут конунг? Я же не с папашей жить собираюсь.
— Да, — кивнул Гартман, — ты собираешься притащить в Питер девочку, которая не понимает по-русски ни слова и которая будет сидеть взаперти, пока ты будешь заниматься своими делами. Так? Как быстро ей захочется вернуться обратно?
Я поднял обе руки вверх:
— Юрий Иосифович, мне самому страшно, не надо меня еще больше запугивать. До корабля еще почти полгода. Есть время, чтобы все как-то устаканилось.
— Да уж, без стакана тут никак, — проворчал, успокаиваясь, Гартман, — ладно поехали пока.
Мы миновали уже почти не видимый в тумане пост стражи и выехали на перевал. В последний момент увидев очевидно недавно скатившийся на тропу камень, Гартман вильнул рулем. Я чуть не свалился с квадроцикла, но успел ухватиться двумя руками за куртку профессора. Прилетевшая откуда-то сзади стрела обожгла мне левую руку и пробила Гартману плечо. Он вскрикнул и вновь дернул руль. Квадроцикл дернулся к краю обрыва, но Гартман кое-как смог справиться с управлением, и мы помчались вниз в направлении базы. Стрела пробила плечо насквозь, я видел только ее хвостовое оперение, торчавшее из разорванной куртки. Моя спина окаменела от ужаса, ожидая еще одного выстрела, но, очевидно, мы были уже слишком далеко от стрелка. Въехав на территорию базы, Гартман самостоятельно слез с квадроцикла, отмахнулся от меня и подбежавшего к нам охранника и широким шагом двинулся к входу в здание. Дойдя до двери, он вдруг о чем-то задумался, покачнулся и тяжелым кулем рухнул на землю, перегораживая вход своим телом. Охранник заорал в рацию, взывая о помощи. Я подумал, что его крики и без всякой рации слышны всем вокруг. Так и оказалось. Чрез пару минут вокруг нас была толпа народа. Уже пришедшему в сознание профессору помогли подняться на ноги и, поддерживая его с двух сторон, повели в медпункт. Тем временем кровь, льющаяся из раны в плече, добралась до самого низа и теперь при каждом шаге капала на свежевымытый пол откуда-то из-под штанины.
