— Это я. — Гартман приоткрыл глаза, на лице его появилась слабая улыбка. — Нет мандаринок, с пустыми руками пришел, позорник? В обед коньяк принеси хоть.
— Вам нельзя, вам антибиотики колют. Мне Николя сказал.
— Ты его больше слушай, болтуна французского. Не принесешь — прокляну. Понял?
— Понял, понял, не орите, — я не стал спорить, — вы мне лучше скажите, чего хотел Зиверс?
— Зиверс? — хмыкнул Гартман. — Он спрашивал, не ты ли всадил мне эту стрелу в спину?
— Я серьезно.
— И я серьезно, — отозвался Гартман, — чего ты ждал, милый друг? Мы с тобой были вдвоем, никто не видел, что случилось. Он обязан проверить эту версию.
— Надеюсь, вы его разочаровали?
— Пришлось, — Юрий Иосифович вздохнул, — хотя было бы забавно тебя помурыжить. Но я был великодушен. Короче, мы сошлись на том, что это сделал кто-то из местных аборигенов, кому ты успел уже насолить. Ты, кстати, не в курсе, у Фреи какого жениха из местных, случайно, не было?
— Вы что, Зиверсу и про Фрею разболтали? — возмутился я.
— Угомонись, ничего я ему не разболтал, — успокоил меня профессор, — меня же в плечо ранили, а не в голову. Еще соображаю пока.
— Раз вы такой сообразительный, поразмыслите вот над чем. С чего мы все взяли, что стрелу пустил именно абориген?
— А кто? — вяло спросил Юрий Иосифович. — Амуру я уже вряд ли интересен.
— На базе ведь тоже есть луки. Я, когда видел выезжавших с вами охотников, думал, у них в чехлах ружья. Только вчера вечером Матиас сказал мне, что ружей ни у кого нет, а вот луками они пользуются для охоты.
— Пользуются, — согласился Гартман, — кстати, с нами ездил один из этих немцев-охранников, не помню его имя, так вот про него говорили, что он даже выступал на какой-то олимпиаде за сборную.
— Теперь понимаете?
— Что я должен понять? — По голосу было ясно, что Гартман уже устал. — Что в нас стрелял кто-то из сотрудников базы? Я в это не верю. Или ты и здесь успел чью-то жену охмурить? Если это так, Эдик, я тебя сам прибью. Только позже, когда силы будут.
— Поберегите силы, они вам могут на что другое понадобиться, — я не собирался сдаваться, — вспомните Дитриха. Он явно был ранен, а Зиверс что-то скрывает. Кстати, я спросил сейчас доктора, Дитрих по поводу раны к нему не обращался.
— Господи, как ты мне надоел, — пробормотал Юрий Иосифович, — при чем тут, вообще, Дитрих?
— А при том, что на острове был ранен только один человек. Один из тех, кто напал на этого бедолагу Алрика. Местные ведь промеж себя так никого и не нашли, хотя Готфрид всех заставил раздеться, весь остров.
— Кроме нас, — голос Гартмана был еле слышен, — но для чего это все? Дай воды.
Я поднес ему к губам бутылочку с водой. Профессор сделал два небольших глотка и устало откинулся на подушку.
— И как только я узнал про Дитриха, да еще дал понять это Зиверсу, так сразу прилетела эта стрела. Странные совпадения.
Гартман ничего мне не ответил. Он вновь закрыл глаза, и понять, спит он или еще нет, было невозможно.
— Я пойду, Юрий Иосифович. Вы тут держитесь. Будут вам днем мандарины.
Осторожно ступая, я направился к двери.
— Эдик, — тихий голос долетел до меня, когда я уже коснулся дверной ручки, — скажи, из лука стреляют на летней или на зимней Олимпиаде?
— Конечно, на летней. — Вопрос Гартмана показался мне странным.
— Идиоты, — Гартман вновь приоткрыл глаза, — могли бы выступать и там, и там, в два раза больше призовых было бы. Какая разница, в какое время года из лука стрелять?
Сорок человек, и я в том числе, без дела слонялись по базе. Посидев немного перед экраном телевизора, я узнал, что за вчерашний день в мире ничего особенного не произошло. Американцы готовились завтра отметить очередной День независимости, возможно, поэтому они взяли небольшой тайм-аут в своих непрекращающихся попытках что-то улучшить в этом мире по своему усмотрению. Без их участия и остальные страны нашей планеты прожили вчерашний день относительно спокойно.
Я вышел в коридор и нос к носу столкнулся с Ларсеном.
— Доброе утро, Эдди. Как настроение? — Ларсен протянул мне руку.
— Здравствуйте, Матиас. Все нормально, голова только разболелась. — Я пожал его руку.
— Вы вчера перенервничали, организм еще не пришел в себя. Вам надо как следует отдохнуть.
— Спасибо, Матиас, — я вяло улыбнулся, — наверное, мне в самом деле лучше прилечь. Заняться все равно нечем.
— Вот и правильно, — обрадовался добродушный швед, — отдыхайте, Эдди.
Я вернулся в наш с Гартманом отсек, запер дверь на ключ и приступил к отдыху.
К моему счастью, здание базы строили не убежденные сталинисты, а прагматики из Евросоюза. Потолки были совсем невысокие и от нижнего края окна до земли, на мой взгляд, было не более четырех-пяти метров. Я открыл окно и забрался на подоконник. Отчего-то мне стало страшно. Утром, перед завтраком, я смотрел вниз, и земля мне казалась гораздо ближе. Может, за это время базу немного поддомкратили? Так или иначе, прыгнуть я не мог, тело отказывалось сделать последний рывок, а мозг услужливо подбрасывал неизвестно откуда знакомые мне термины, такие, как сотрясение мозга и компрессионный перелом позвоночника. Окончательно убедившись в том, что я трус, я соскочил на пол и закрыл окно.
Я взглянул на часы. Время — это единственное в нашем мире, что движется строго по расписанию. А вот я, похоже, начинал опаздывать. Накинув ветровку, я вышел из комнаты. Во дворе базы было на удивление многолюдно. Целая толпа собралась вокруг нескольких столов для настольного тенниса. Судя по возгласам, турнир был в самом разгаре. Несколько человек читали, лежа в шезлонгах. У кого-то я даже заметил открытую бутылку пива, хотя, на мой взгляд, для шезлонгов и пива было несколько прохладно. Но это было не важно, главное, что до меня абсолютно никому не было дела. Запрет на выход в город вовсе не означал, что база перешла на военное положение. Одинокий охранник, грустивший на вахте, оживился, когда его напарник принес на подносе стаканчики с кофе и какие-то плюшки. Зиверса нигде видно не было. Приняв беззаботный вид отдыхающего, я неторопливо двинулся вдоль здания базы. Дойдя до угла, я обернулся, никто не смотрел мне вслед, никто не бежал с вопросом, а куда это ты Эдди намылился? Меня вообще никто не замечал. Ну и славненько!
Я завернул за угол, прошел вдоль торца здания и вновь свернул, оказавшись на неширокой полоске земли, отделявшей здание от металлического ограждения. Тут и там из травы торчали острые камни, идея с прыжком явно была неудачна. Возможно, это была не единственная плохая идея, посетившая меня в тот день, но отказался я только от нее. Миновав жилой корпус и в очередной раз повернув, я, пригнувшись, побежал под окнами административного крыла. Проскочив под окнами кабинетов Зиверса и Ларсена, я наконец добрался до той части здания, где окон на первом этаже не было. Во всяком случае, на эту сторону. Именно здесь стояли два сорокафутовых контейнера с дизельными генераторами, вырабатывающими электричество для базы. Точнее, постоянно работал только один, второй выполнял роль запасного. Я подбежал к ближайшему контейнеру, с ходу подпрыгнул и, не дотянувшись до верха, беспомощно соскользнул вниз. Руки коротки, да и ноги, похоже, тоже. Меня выручили задвижки. Если кто не видел, то расскажу: торцевые двери контейнера снабжены здоровенными во всю высоту вертикальными задвижками. Эти задвижки запираются на замки, расположенные не очень высоко, примерно в полуметре над землей. Этого мне хватило. Крепко ухватившись за задвижку, я поставил ногу на замок и смог дотянуться до верхнего края контейнера. Изо всех сил вцепившись в него пальцами, я попытался подтянуться. Мне помогло то, что с торца контейнера, в отличие от длинных стен, ребра жесткости были горизонтальные, я как мог перебирал ногами, пытаясь помочь слабеющим с каждым мгновением рукам. В конце концов мне удалось взобраться на железную крышу. Переведя дух, я вскочил на ноги и бросился к ограждению. К счастью, наша база не была чересчур укрепленным сооружением. Забор, хотя и был трехметровым, представлял собой простейшую наборную конструкцию из вертикальных металлических прутьев, приваренных сверху и снизу к обычному уголку, придающему жесткость конструкции. Сейчас этот верхний уголок находился на уровне моего пояса. Я перевалился через ограждение и сполз вниз, скользя руками по прутьям. Хорошо хоть, высота была небольшая, я не успел сжечь ладони.
