— Не волнуйся обо мне, tatlim. Это ты у нас оказалась на больничной койке.
— Вообще-то мы тут вместе лежим, — с горьким призрачным подобием улыбки замечает Алисия. — Когда ты уезжаешь в Нью-Йорк?
— Уже должен там быть, — не сразу отвечаю я. Алиса опускает взгляд на мой подбородок, тщательно скрывая свои чувства. — Твой отец меня подменит на несколько часов.
— Сколько? — взмахнув ресницами, вопросительно смотрит в глаза.
— Сколько? — переспрашиваю, не поняв вопрос.
— Сколько часов у нас осталось? — поясняет tatlim, и голубая радужка бездонных глаз стремительно темнеет.
— Семь, может, восемь.
— Понятно, — она отворачивает голову, уставившись в потолок. Не нужно быть знатоком душ, чтобы понять, что за эмоции сейчас душат мою жену. И они полностью обоснованы.
— Я сделаю все возможно, чтобы вернуться, как можно быстрее, — хрипло обещаю я.
— Сделай все правильно, Амиран, — качнув головой, отзывается Алисия. — Я справлюсь и буду ждать. Столько, сколько понадобится.
Мягко поддев её подбородок пальцами, заставляю взглянуть мне в глаза.
— Я не могу остаться, Алиса, — произношу с искренним сожалением.
— Я понимаю, Амиран, — печально кивает tatlim, погладив меня по щеке. — Правда, понимаю. Не волнуйся. Дайан побудет со мной. Я полюбила её, как родную, и мальчишки у нее классные.
— Они тебя тоже любят, Лиса, — подтверждаю, поцеловав её ладонь. — Тебя нельзя не любить… Невозможно, ты внутри. Моя, — горячо шепчу я, и мы снова бесконечное количество минут смотрим друг на друга, касаясь пальцами, губами. Так много невысказанной боли витает между нами, безжалостной и глухой, к словам, клятвам и обещаниям.
— Не дай мне уснуть, хочу попрощаться, — тихим голосом просит Алисия, согревшись и немного успокоившись на моем плече.
Мне невыносимо тяжело от того, что, когда весь удар от случившегося обрушится на нее, я буду далеко, решать вопросы, от которых зависит наше «завтра». Но это "завтра" для нас, tatlim. Кто способен попытаться изменить будущее, если не мы?
Когда первые лучи солнца сползают со стерильно чистого подоконника на пол и медленно перетекают на кровать, Алиса уже несколько часов крепко спит в моих объятиях. Часы на запястье второй раз сигнализируют, что мне пора уходить, но так невыносимо трудно от нее оторваться.
— Я скоро вернусь, tatlim, — обещаю беззвучным шепотом, целуя её на прощание в бледные губы, и бесшумно покидаю палату, оставляя c женой свое сердце.
Скинув халат в руки подоспевшей медсестры, слепым взглядом окидываю свою свиту.
— Выезжаем, — отдаю короткий приказ и задерживаю внимание на заплаканной измученной Дайан. — Береги, — обращаюсь к сестре. Она понимающе кивает, тяжело приподнимаясь с больничной кушетки.
— Удачи, Амиран, — протянув руку, сжимает мою ладонь.
— Спасибо. Она мне понадобится, — благодарно улыбаюсь сестре, прежде чем исчезнуть в длинном коридоре в сопровождении безмолвной охраны.
Глава 2
Алисия
Амиран так и не разбудил меня. Не позволил подарить возможность крепко обнять его, прижаться щекой к груди и сердцу, прежде чем снова отпустить в неизвестность.
Нужно быть совсем слепой и наивной, чтобы не осознавать страшного — мой муж всегда будет находится на прицеле у могущественных противников, ему подобных «высокопоставленных» фигур, жаждущих урвать свой кусок власти. Игры этих людей жестоки, беспринципны, хладнокровны. Мне хочется верить в то, что Ран имеет в запасе не один запасной план и точно знает, что нужно делать и уже сейчас находится на пути, который приведет к абсолютной победе.
А пока он сражается… я остаюсь совсем одна, наедине с нашей общей болью. Которую было бы куда легче разделить на двоих, прожить вместе. Несколько часов рядом с Миром ощущались глотками свежего воздуха, после которых я вновь опустилась в кипящий агонией ад, сотканный из моих страхов, несбывшихся надежд и сожалений. Бесконечных сожалений…о том, что допускала когда-то мысль, будто мне не нужен ребенок от Амирана и не нужен он сам.
Я знаю, что эти мысли будут терзать меня долго, и каждая минута наедине с ними только усиливает боль, запуская новые и новые корни сомнений и тревог. Ран убедил, что только с ним безопасно, и сейчас, без него я ощущаю себя хрустальной статуэткой, медленно раскачивающейся на краю обрыва от силы переменных ветров.
Внутри себя я уже разбилась, упала за край. Мне отчаянно хочется быть сильной и крепкой, вылитой из стали. Не получается, не выходит, я расплавлена жгучим пламенем до самого нутра, до сердцевины души и тела. Внутри погасла и кажется, что навсегда, словно я потеряла не еще одну свою жизнь, а несколько сразу…
Тяжело вздохнув, я тянусь за стаканом воды. Пальцы едва сжимаются на керамической кружке. Каждое движение, даже самое необременительное и повседневное, дается с неимоверным трудом, покрываюсь потом, озноб сотрясает тело, когда я медленно подношу воду к губам, и снова обессилено падаю на подушки.
Я все еще чувствую аромат парфюма Амирана, но больше не ощущаю нашего сына внутри себя. Находясь в бессознательном состоянии и призрачном забвении, я уже обреченно понимала, что маленькая хрупкая жизнь покидает меня. И не хотелось просыпаться, не хотелось открывать глаза, в надежде на то, что я вижу лишь страшный сон и очнусь от него сама, как только кошмар достигнет своей кульминации.
Но проснуться, прийти в себя и смириться с фактом потери пришлось.
Его больше нет — любимого, горячо ожидаемого мной, не рожденного сына.
Именно ему я не подарю жизнь, не прижму сладкий комочек к груди, не загляну в светлые глаза малыша. Он никогда не помашет мне рукой, никогда не увидит солнце и наши с Миром улыбки. Я не увижу его в сильных руках Амирана, не замечу нежность, любовь и гордость во взгляде мужа, направленные на сына.
Он хотел его так же сильно. Наша первая общая потеря… И мне страшно, я боюсь дышать и думать о будущем.
На зачатие новой жизни решусь я не скоро. Сейчас кажется — что никогда. Слишком силен ужас пережить этот кошмар снова.
Перенести в угнетающем одиночестве.
Тоскливо оглядываю четкую вмятину, оставшуюся на простыни, где еще несколько часов назад лежал Амиран. Его недолгое присутствие помогло мне, придало немалых сил, но даже это — лишь капля спасения в океан боли. Амиран на какое-то время стал моей кислородной маской, но как теперь дышать без него?
Опускаю руку на живот, болезненно ощущая, насколько он впалый и плоский. Удушливые слезы подступают к обожжённым солью глазам. Перед внутренним взором калейдоскопом проносятся образы мерзких гадюк: Жасмин и Зарины. Следы крови на белой ткани, мурлыкающая Сэви, мое сокрушительное падение в вольере…
