Это преступление — грязное, корыстное и совершенно будничное и тем не менее привлекшее внимание общества, воспламенив его воображение, — как нельзя лучше показывает, каким образом обстановка, в которой совершилось убийство, включая любую мелочь, напоминающую о нем, не может быть препятствием для развлечений. Газетные репортажи, рассказывавшие о все новых кровожадных подробностях, всплывавших на поверхность в ходе расследования, в обрамлении повседневного быта захватили умы тысяч читателей. The Times полагала, что это «злодеяние по хладнокровной жестокости, с какой оно было содеяно, и зверству, каким сопровождалось, вряд ли может найти себе равных», а издатель Джеймс Катнах выпустил тиражом не менее четверти миллиона экземпляров листовку, содержащую все детали убийства, открывшиеся на процессе Фертела.
Протокол судебных заседаний, судя по всему, писался с намерением сделать его максимально увлекательным для публики. Так, например, в ходе допроса служанки Проберта, необходимого для установления времени преступления, произошел следующий диалог:
— Был ли ужин подан с опозданием?
— Нет, свинина была подана вовремя.
Нелепые попытки избавиться от тела и орудия преступления, а также безразличие друг к другу всех его участников способствовали тому, что Фертела без труда признали виновным и через три месяца повесили. Фигура эта успела получить известность, и на казнь его, как поговаривали, собралась толпа в 40 тысяч человек.
Разумеется, столь высокий уровень общественного интереса сулил большие финансовые выгоды. Сообщник убийцы Проберт петли избежал, но разорился. Дом его и все имущество кредиторы пустили с молотка, причем торговля шла бойко — вещи рвали из рук, к месту же, где все произошло, потянулись любопытные. Образовался даже местный туристический маршрут; первыми «достопримечательностями» стали могила мистера Уира на кладбище Элстри-Черч и пруд примерно в четверти мили от деревни. Второй остановкой на пути туристов был трактир «Артишок», куда доставили тело и где коронер проводил дознание. Хозяин трактира мистер Филд отвечал на любые вопросы — будучи присяжным на процессе, он располагал самой свежей информацией. Поболтав с мистером Филдом, посетители получали возможность взглянуть на мешок, в котором перевозили останки Уира («следы крови, сохранившиеся на нем, делают этот предмет особо примечательным, вызывая большой интерес»). Из «Артишока» туристы перемещались к самому коттеджу, где стоило немалого труда пресекать их попытки забрать оттуда на память тот или иной предмет. Одна газета писала в своем репортаже, что «прут из изгороди, сквозь которую проволокли тело убитого, по-видимому, считается наилучшим сувениром». Изгородь и вправду растащили на сувениры.
Элстрийское убийство, совершенное Джоном Фертелом оказалось событием не только отвратительным, но вполне сенсационным, чтобы лечь в основу произведений многих известных авторов; и поток этих произведений, казалось, не имеет конца. Томас Де Квинси, философ Томас Карлейль, Чарльз Диккенс, Эдвард Бульвер-Литтон, а позднее и Уолтер Де Ла Мэр — все считали своим долгом поразмыслить над этой историей. Туристический маршрут по местам, связанным с элстрийским убийством, настолько упрочился и обрел популярность, что пять лет спустя даже такой знаменитый писатель, как сэр Вальтер Скотт, к тому же живший в Шотландии, удостоил его своим вниманием.
Посетив здешние края в 1828 году, он нашел маршрут необычайно романтическим. Описание свое он начинает с «запутанного лабиринта узких троп, словно нарочно сплетающихся так, чтобы приезжие могли в полной мере ощутить волнение от сочетания царящей вокруг тьмы с действиями нетрезвого возницы». К тому времени коттедж был частично разрушен, но писатель внимательно осмотрел первый пруд: «Ныне это всего лишь зеленое болото, находящееся столь близко от дома, что уму непостижимо, как кому-то пришло в голову избрать его местом захоронения, пускай даже временного, для тела жертвы».
Он осмотрел и развалины коттеджа, за что с него взяла плату в 2 шиллинга 6 пенсов «воинственного вида старуха, занимающая здесь должность смотрителя».
Скотт не был последним туристом, посетившим место, где произошло элстрийское убийство. Почти шестьдесят лет спустя, в 1885 году, один из корреспондентов журнала Notes & Queries описал другой визит к дому Проберта: «Там я увидел старика, стригущего ту самую живую изгородь, сквозь которую тащили тело Уира». Корреспондент получил возможность наведаться и в кухню, где жарились пресловутые свиные отбивные. А 24 октября 1923 года к месту убийства съехались люди, чтобы отметить памятную дату — «ровно сто лет со дня произошедшего тут злодеяния». Гордон С. Максвелл, топограф, отметил, что погода при этом разочаровывала своим совершенным несоответствием мрачному событию: «Вместо черных туч и пронизывающего ветра, порывы которого с воем проносились бы над этим местом скорби», царили мир и покой, вечер был чудесным, а погода вполне благоприятной.
Особо рьяные любители убийств могли собираться здесь и многие десятилетия спустя, но в 1823 году, для того, чтобы насладиться деталями этого убийства, уже не требовалось отправляться в Хартфордшир.
Кабриолет, в котором Фертел и его жертва ехали в Элстри, стал самым желанным призом на распродаже вещей, связанных с убийством. Идея использовать модное и изысканное транспортное средство для цели столь гнусной, по-видимому, казалась присутствующим очень пикантной и подхлестывала их интерес, поэтому мало кто из репортеров, освещавших это преступление, не дополнил свой текст изображением злополучного экипажа. В эпоху Регентства подобный экипаж символизировал респектабельность, и Томаса Карлейля во время суда над Фертелом особенно удивляло то значение, которое придавали этой детали его современники. Ему этот экипаж представлялся символом пустопорожнего материализма и бездумной погони за внешней респектабельностью. В своих письмах жене Джейн философ горестно размышлял об этой «мании, переходящей в повальное сумасшествие и идолопоклонство местного масштаба».
Оригинал экипажа был приобретен Новым театром Саррея в Лондоне, чтобы использовать в спектакле по мотивам этого убийства. Спектакль назывался «Игроки». Театральный антрепренер Уильямс по прозвищу Вареная Говядина в рекламе, помещенной в The Times, обещал зрителям, что они смогут «лицезреть на сцене настоящую лошадь и ту самую повозку, которую упоминали во всех репортажах, а также стол, за которым ужинала компания, диван, на котором они спали, и прочую мебель, приобретенную на аукционе».
Жадность, с которой публика поглощала эту историю убийства, кажется нам теперь едва ли не комичной, но английская публика эпохи Регентства отзывалась на нее со всем жаром.
Радикал Уильям Коббет даже уверял, что его младшего сына заставило учиться читать желание подробнее ознакомиться с делом Фертела, «когда все только о нем говорили и читали». Томас Карлейль горевал об окончании процесса: «Фертела на прошлой неделе повесили, и нам стало скучнее, чем раньше».
Убийца из Фертела получился довольно несуразный, а грубые его промахи и дурацкие притязания несут в себе немало комического. По словам Томаса Бабингтона Маколея, «возможно, Фертел порешил Уира лишь затем, чтобы остеречь английское юношество от вредоносного увлечения азартными играми и тяги к дурным компаниям».
