*
Флоренс Браво, героиня так называемой бэлемской тайны, или же, по-другому, убийства в Монастырской усадьбе, была особой еще более загадочной, чем Мадлен Смит. Молодая и красивая, она, к сожалению, совсем не умела подбирать себе хороших мужей. Ее первый супруг Александр Рикардо, за которого она вышла замуж девятнадцати лет от роду, как постепенно выяснилось, отличался буйным нравом, сильно пил и изменял ей. «Я была так счастлива, когда мы познакомились, — вспоминала Флоренс, — но чем дальше, тем больше он меня обижал и оскорблял, говоря всякие гадости».
Строптивая Флоренс не пожелала этого терпеть. Несмотря на противодействие семьи, она рассталась с мужем и, сославшись на пошатнувшееся здоровье, отправилась лечиться на воды в Малверн. На том курорте в среде отдыхающих особую популярность снискал доктор Джеймс Галли — личность магнетически притягательная. Переваливший за шестой десяток, но энергичный и полный сил доктор помогал пациенткам, чьи болезни часто бывали не только физического, но и эмоционального свойства. Приняв участие в судьбе Флоренс, он уладил все необходимые формальности с ее семьей, выхлопотав ей финансовое содержание, на которое она могла жить. Благодарная Флоренс по уши в него влюбилась — так завязался их роман.
Теперь у Флоренс появились средства на более интересную жизнь и она сняла неподалеку от Лондона роскошный дом в Бэлеме — Монастырскую усадьбу, уговорив доктора Галли поселиться рядом. Но роман их после случившегося у Флоренс выкидыша постепенно сошел на нет.
Пожелав респектабельного положения замужней женщины, Флоренс вновь вышла замуж, но и в 1875 году выбор ее оказался неудачным. Молодой красавец Чарльз Браво, честолюбивый барристер, вне всяких сомнений, на Флоренс женился из-за денег. Между ними почти с самого начала установились напряженные отношения, так как незадолго до этого был принят акт о собственности замужних женщин (1870), дававший Флоренс право самой осуществлять контроль над своим весьма значительным состоянием.
Обманутый в своих ожиданиях Чарльз обращался с женой дерзко и грубо. Флоренс забеременела, но у нее вновь случился выкидыш, и она всерьез занемогла. Тем не менее Чарльз силой принуждал ее делить с ним супружескую постель, настаивая на своих правах главы семьи.
В один прекрасный вечер 1876 года этот тиран, отходя ко сну, выпил воды из стакана, как обычно стоявшего возле его постели. Когда некоторое время спустя домашние прибежали на его зов, они нашли его в ужасных корчах. Его рвало и слабило кровью. Следующие три дня он провел все в том же печальном состоянии. Дело в том, что он отравился сурьмой, веществом, в растворенном виде теряющим вкус и оказывающим губительное действие на почки и печень, вызывающим головные боли, депрессию, неукротимую рвоту и в конечном счете смерть, что и случилось с Чарльзом.
Однако доказать, что его смерть наступила в результате отравления, оказалось делом затруднительным. Наблюдавший умирающего доктор все же посчитал, что Чарльзу подсыпали яд. «Я был неудовлетворен с самого начала, неудовлетворен и сейчас, — заявил он на суде, — кто-то в доме непременно знает правду». Но в этом несчастном семействе с его интригами, непростыми отношениями, слугами, преданными хозяйке, никто не осмелился нарушить ее покой и рассказать то, что знает. Саму Флоренс допросили в судебном заседании, но доказательств ее причастности к убийству так и не нашли. Хотя один интригующий момент все же возник: стало известно, что бывший любовник Флоренс доктор Галли, сохранивший добрые чувства к своей прежней возлюбленной, встретился с компаньонкой Флоренс, миссис Кокс, и передал ей пузырек с неизвестным снадобьем, помеченный надписью «яд».
Красивая, богатая и молодая Флоренс Браво, которой удалось избежать казни за отравление мужа
Джеймс Раддик, всесторонне изучив этот случай, пришел к выводу, что Флоренс была виновна, но не могла действовать в одиночку. Исследователь предположил женский заговор: Флоренс совершает отравление, а Джейн Кокс покрывает хозяйку.
Существует ряд интересных предположений относительно причины, по которой Флоренс, возможно отравившая мужа, использовала именно сурьму. В Викторианскую эпоху некоторые женщины применяли сурьму и подобные ей вещества в качестве примитивного противозачаточного средства. В 1885 году некую Аделаиду Бартлетт обвинили в убийстве мужа хлороформом. Как она утверждала, ничего подобного и в мыслях у нее не было, она всего лишь хотела, чтобы он заснул и перестал домогаться ее, чтобы ей снова не забеременеть.
Капелька сурьмы, растворенная в воде, — и буйный муж, с которым нет сладу, враз угомонится — почувствует недомогание, у него начнется рвота. Не исключено, что этот способ Флоренс использовала как защитную меру, к которой прибегала и в первом своем браке с пьяницей: используя растворенный в воде яд как рвотное средство, она, быть может, надеялась заставить его бросить пить и нападать на нее с оскорблениями и побоями. Флоренс, вероятно, не имела намерения убивать мужа, что подтверждалось и ее поведением после его смерти: всем докторам и полисменам она казалась искренне растерянной.
Но так ли это на самом деле? Раддик оспаривает искренность ее чувств, утверждая, что современникам Флоренс трудно было распознать ее обман, хотя в то время женщины обманывали мужчин постоянно, а Флоренс спасло то же, что помешало общественному мнению увидеть убийцу в Мадлен Смит. Флоренс воспринимали, с одной стороны, как отступницу, с другой же — как жертву ожесточивших ее печальных обстоятельств. Как и Мадлен, она воспитывалась в сознании, что замужество — цель всей ее жизни, но оба брака принесли ей одно лишь несчастье: оба мужа всячески третировали ее, унижали и оскорбляли. И, подобно опять-таки Мадлен, она отвергла общепринятые традиции, оставив первого мужа и связавшись с престарелым любовником доктором Галли; затем, вновь восстав против расхожей морали, принялась, в пику второму мужу, защищать свое право контроля над имуществом. Может быть, она и вправду пользовалась снадобьями, желая одержать победу над мужем, — не она первая, не она последняя занималась подобными вещами, — и самое снисходительное объяснение ее поступка состояло в том, что, пытаясь одолеть мужа, она просто ошиблась, позволила этой игре зайти слишком далеко.
Разумеется, было бы примитивным считать викторианских женщин-убийц предшественницами феминисток, бросившими вызов системе и отстаивавшими свои права в отношениях с мужчинами, мужьями и отцами, считавшими их личным имуществом. И все же это наиболее сочувственный взгляд на женщин, которых современники считали воплощением зла и порока.
Викторианские женщины, несомненно, читая о таких процессах, содрогались от ужаса, сознавая, что интерес их к этим делам сочтут нездоровым, даже противоестественным. Одна газета сурово осудила женщин, внимательно следивших за перипетиями суда над Мадлен Смит и опозоривших свой пол «той жадностью, с какой они глотали всю эту мерзость». Автор романов обрушился на женщин, «получивших благородное воспитание… гордящихся тонкостью своих чувств» и в то же время «способных часами просиживать в зале суда, слушая детальный разбор того, что делали хладнокровные убийцы».
